Ночь. Оранжевое небо. Ревет самолетной турбиной пламя. На его фоне выстрелы кажутся щелчками. Даже человеческие вопли звучат громче. Наше злое «блядь» и возбужденная визгливая тарабарщина. Сознание плыло. Он чувствовал глубокое жжение в правом боку и ноге. Ощущал, как липкое тепло разбегается к спине, жопе – до бедра. Попал. Вот попал. С трудом вытащил из кармана ИПП23. И вдруг с ужасом осознал, что самому ему до спины не достать. Любое движение отзывалось адской болью.
– Пацаны, я триста! – закричал он и тут же захлебнулся кашлем. – Пацаны!
За холмом шел бой, он слышал грохот пулеметов и беспорядочную автоматную трескотню. Что страшнее всего, бой смещался, отдалялся от его ямы.
– Шеф! Рапид! Волга! – позвал он без всякой надежды. Но вдруг внутри что-то лопнуло, голос надломился. – Пацаны!
Вопль еще не погас, но внутри он понял. Все… Вдруг раздались голоса. Лающий арабский ор. Оружие! Он пошарил руками. Автомата не было. Насколько возможно вывернул голову, проверил за спиной. Нет. Черт, черт, черт. Страх сжал сердце, отогнал полуобморочную муть. Руки сами заплясали у гранатного подсумка, нащупали рифленый бок «эфки». Непослушные пальцы разогнули усики. Указательный палец потянул за кольцо и замер за мгновение до того, чтобы порвать его в клочья. Шаги приближались. Все, теперь точно все. В голове – киношные кадры про отрезанные головы, бестолковые фразы про что-то героическое, но нет – молотом колотится дыхание, и хочется просить «мама, мама», несмотря на полную тридцатку. Ни злости, ни жалости, какая там Вальхалла! Лишь конкретный безответный вопрос: почему? Ну почему?!
Скиф навалился на гранату. Чертенок с дрожащим заячьим хвостом убеждал: постой, обойдется. Постой… Скиф почти себя убедил. Не заметят, обойдут. В кино в таком случае появляется кавалерия или Росомаха на худой конец. Не кино, не кино… Обойдут! Скиф сжал зубы до скрипа. Вдруг сознание поплыло. Только не выключиться. Тогда плен, монтажная пена в жопе и пила на шее. Сейчас! Скиф потянул за кольцо. Сделал несколько глубоких вдохов… Покатился камешек. Скиф поднял голову. Подслеповатые глаза увидели в пятнадцати метрах косматую голову, полоски спортивного костюма, всклокоченную бороду на всю морду. Неожиданно для самого себя Скиф коротко взмахнул затекшей рукой. Отстрел чеки на миг осветил изумление. И надрывно, до рези в горле, он закричал:
– Мархаба, православные!
Хлопнуло. Рука сама выхватила вторую гранату. Рывок чеки. Второй кругляш упал почти под себя, метрах в десяти. Дыхание перехватило. Скиф сжался. Ткнулся мордой в землю, рассадив скулу об острый камень. Гулко хлопнуло, до звона в ушах. Почувствовал, как с плевком рот покидают осколки зубов. К черту! Свалившись на левый бок и работая локтем, он пополз. Правая рука искала третью гранату. Липкие от крови пальцы не слушались. Вот наконец забитый пылью фастекс щелкнул. Скиф покосился за спину. В кроваво-черной мути мелькнуло пригнувшееся тело. Оно чиркнуло по звездам и слилось с чернильным склоном. Второе, третье… Справа, слева нарастающая трескотня, русский мат захлебнулся в хищном реве «зушки».
