. В 1859 году уже упоминавшийся полковник Ракеев сетовал на то, что подобные инструкции связывают ему руки, поскольку заранее невозможно определить, кто из кредиторов является зловредным ростовщиком. Более того, процедура вызова кредиторов на допрос в Третье отделение не давала результатов, поскольку ни один из них не желал признаваться в каких-либо нарушениях. Нельзя было и допрашивать заемщиков, если только они перед этим не подавали жалобы, а на это шли лишь немногие из «опасения потерять кредит у ростовщиков»
[143]. Например, во время расследования 1859 года готовность жаловаться изъявили лишь два заемщика, и жандармы не могли ничего поделать, поскольку у них не было необходимых фактов, чтобы инициировать уголовное расследование.
Полковник Ракеев полагал, что гораздо более надежным способом сбора сведений были бы личные контакты с ростовщиками либо с их родственниками и знакомыми[144]. По крайней мере один раз, в 1866 году, Третье отделение последовало его совету, отправив агента по 28 петербургским ломбардам, в которых он должен был предлагать в качестве заклада одни и те же часы стоимостью 35 рублей и записывать условия займа[145]. Агент, составлявший доклад, отмечал, что в Петербурге очень много процентщиков и потому перечислить их всех невозможно, однако регулярно рекламируют себя в газетах более двух десятков из них, в то время как все остальные стараются работать по возможности без огласки. Из 28 заимодавцев шесть (21 %) были женщинами, а их социальная принадлежность, как и прежде, отличалась крайним разнообразием (см. приложение В). Лишь 14 из них присутствовали и в вышеупомянутом списке 1867 года, таком обширном и подробном, что эта незначительная преемственность, вероятно, указывает на большую текучку, а не на возможность избежать учета при помощи взятки.
Этот список крайне интересен не только по причине того внимания, которое его составители уделяли личным обстоятельствам и характеру кредиторов, но и потому, что он – единственный в своем роде документ, содержащий более-менее объективные сведения о ежемесячных процентах, реально взимавшихся российскими заимодавцами[146]. Они находились в диапазоне от 5 до 12 %, причем нормой была ставка 10 % (то есть она чаще всего взималась, будучи в то же время средней и медианной величиной). Средний размер ссуды за 35-рублевые часы, предлагавшиеся агентом в качестве заклада, составлял 11,6 рубля, в то время как медианная и чаще всего предлагавшаяся сумма была равна 10 рублям. 16 заимодавцев предлагали «льготный» период, во время которого, по-видимому, не насчитывались проценты на проценты; его период мог быть и один месяц, и бессрочным. На первый взгляд эти условия кажутся довольно суровыми, но такое впечатление исчезнет, если сравнивать их с подобными высокорискованными операциями в других странах в XIX и начале XX века, когда займы выдавались под астрономические ставки
