Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского | страница 43
Наконец, значение имела и личная жизнь кредиторов. Наличие родственников, тоже занимавшихся кредитованием, рассматривалось как минус, в то время как наличие собственной семьи или владение собственностью, по-видимому, считалось плюсом: например, у дворянки Ювалии Барановской были сын и дочь, а два кредитора были домовладельцами. Согласно другому списку процентщиков, составленному в 1866 году, купец Борис Захаров проживал с любовницей, некто Миллер имел семью, а купец Кон был женат[140]. У отставных чиновников Штейна и Кузьмина были хорошо обставленные квартиры, но скверная деловая репутация. Таким образом, этот интерес к личности кредиторов – параллельно которому проводилось аналогичное расследование в отношении должников, отправленных ими в тюрьму, – служил тому, чтобы обосновать допустимость рыночных сделок с моральной точки зрения, используя такие качества, как личная «благонадежность», непричастность к правонарушениям и примерное поведение.
Вместе взятые, эти списки, разумеется, показывают нам лишь то, что желало увидеть Третье отделение, но они свидетельствуют о поразительном разнообразии в рядах петербургских заимодавцев и процентщиков, если говорить об их социальном положении и размахе операций. Они также наводят на мысль о сильнейшей текучке среди практикующих кредиторов в период финансовой революции 1860-х годов, которая, возможно, сопровождалась также большим наплывом женщин в эту профессию[141]. Однако в первую очередь эти списки следует воспринимать не как механические сводки данных, а как плоды активных неформальных переговоров и торговли влиянием, вероятно сопровождавшихся взятками полицейским агентам, которые тем не менее не могли сосредоточить в своих руках все козыри. На кону стояло многое: можно было попасть в список особенно вредных кредиторов, совсем избежать внесения в списки и даже заслужить благоприятную характеристику в докладах начальству. Таким образом, жандармский надзор можно считать своего рода разновидностью более знакомой нам процедуры – проверки кредитоспособности заемщика кредитором или рейтинговым агентством, с той разницей, что в данном случае проверяли не заемщиков, а кредиторов.
Сами жандармы признавали, что их техника надзора далека от совершенства, и возлагали вину на полученные ими инструкции, ограничивавшие расследование «розыском об одних лишь зловредных ростовщиках и в особенности о тех из них, которые вовлекают молодых людей в займы» и не позволявшие «распространять дознания на всех без различия ростовщиков»