Неразборчивые, напечатанные на самодельном типографском станке, справедливые и великие слова? «Защита угнетенных! Историческая неумолимость!» Естественная для твоей души жажда справедливости? Вперед, за «униженных и оскорбленных»? Прочь отца-крепостника! Вешателя и реакционера! Прочь дом… детство… Вензеля фамильного герба… Старый дом на Мясницкой…
Значит, все-таки самое главное в самом начале начал, в самом первом шаге? В самом первом помысле? Все-таки все в молодом сердце? В его чувстве справедливости? В его свежести? В чувстве сострадания? В поиске человеческого смысла?
Тогда почему же он… Почти девяностолетний старик… Так неотступно, так близко, так ясно чувствует боль и смятение того — Бог весть сколько лет назад… — Расстрелянного ребенка?!
Того «врага»… Подхорунжего… Уж никак не старше шестнадцати?!
«Что это? Старческое слабоумие? Слезливость? Жажда чьего-то прощения за все… содеянное?!»
— Феня! Фе-еняя!! — крикнул он во всю мощь вдруг распрямившихся легких. — Костюм! Да нет! Парадный!.. Крахмальный воротничок… И не эти… Не эти башмаки — английские! В которых вы меня собираетесь в гроб класть!..
— Да что вы… Такое говорите? — уже металась по комнате Февронья Савватеевна. — То вроде больной?! А то…
— Я еще вас всех… Переживу! — не мог остановиться, рассвирепевший (На кого? На Бога? Чёрта? На самого себя?) Александр Кириллович. — Ишь, как вы все тут расхрабрились! Только чуть приболей… Все! Все голову подняли! Демократию, видите ли, развели?! Я с этим быстро покончу. Лечить они меня вздумали?! Все! Конец!
Он трусцой шлепал по комнате, опробывая башмаки. «Не жмут ли?» — Февронья Савватеевна смотрела на него во все глаза!
— Вы теперь у меня будете по одной половице ходить! — бушевал Корсаков. — А на другую — и не взглянете! Как шелковая… У меня будете!
Александр Кириллович ловким, сто лет назад отработанным движением завязал галстук. Хотел переменить на другой, но только махнул рукой…
Февронья Савватеевна, услышав шум на улице, поспешила к двери. Корсаков замер…
«Сесть на свое обычное место? В вольтеровское кресло? Но тогда зачем был весь парад? Иван знает, что я болен? Хорошо! Он сейчас устроит ему классического больного!»
Александр Кириллович начал вертеть ручку транзистора, пытаясь найти на коротких волнах какую-нибудь поп- или рок-музыку. Но там только что-то трещало, выло… Вдруг будто рядом начинал говорить какой-нибудь саудовский араб… «Понастроили себе сверхтрансляторов! И рады, как дети!»
