«Да! Ведь Тимошин обещал звонить и приехать. Не поздно ли? Да и захочет ли он вообще встречаться?» — Кирилл Александрович вспомнил его взгляд из машины.
Электричка уже медленно вдвигалась в мешанину домов, пакгаузов, незнакомых окраинных мостов, вдруг открывающихся направо и налево улиц с трамвайными линиями, паутиной проводов; с внезапно подступающими прямо к железнодорожному полотну колоссальными громадами элеваторов. Он много-много раз подъезжал к Москве. Из эвакуации… Из пионерских лагерей… С целины, из командировок, с юга… Из-за границы… С похорон тетки в Казани, от больного отца из Удельной… Из санатория, где лечилась Галка…
И каждый раз ждал чего-то необыкновенного, что там должно было случиться за время его отсутствия! Как наследник приезжает в отцовский дом и видит, что он еще не принадлежит ему… Что главная часть его жизни не наступила. Его мужская, взрослая, майоратная… жизнь.
И сейчас он знал, что среди этого обычного вечернего, оттрудившегося за день люда он все равно еще не исполняет своей главной, предназначенной ему обязанности. Жить равным среди людей, но первым из них отвечать за свою жизнь. Свою и их жизнь… И в этом не было ни честолюбия, ни переоценки себя. Он был просто рожден для этого! И никогда — даже наедине с собой! — не отказывался от этого предназначения и права. Наверно, потому, что самое сильное в нем было чувство мужчины, главы семьи. (Если бы так отчаянно не сопротивлялась Марина, у него было бы не двое, а восемь, десять, двенадцать детей!) И еще Кирилл Александрович знал, что и этого ему было бы мало… И сейчас он ощущал знакомое, глухое, спокойное чувство сопричастности… Ответа за них, за всех, за толпящихся у выхода… встающих с лавок… первыми спрыгивающих с остановившейся электрички… Невольное беспокойство старшего, зоркость в восприятии этого обычнейшего, будничного процесса не покидали его! Он отдавал себе в этом отчет.
Он шел в спокойной, неплотной толпе по перрону и думал с облегчением, что все его нынешние неурядицы, сложности в общем-то не слишком драматичны. Не по-мужски было бы придавать им какое-то особое значение!
Он замер… На него наткнулись шедшие сзади, в неярком освещении, люди.
Неужели всему виной та… Годичной давности?.. Его телеграмма из Рима? Но ведь, в конце концов, признали его правоту? Ему даже объявили благодарность! И повышение в ранге через полгода он тоже связывал с тем своим отчаянным напором на Москву. «Значит, он доказал свою правоту? В Карсьене строился атомный реактор!» Доказал! Все, казалось, были за это? А на самом деле?!
