Было ли это действительно в нем? Есть ли в этих ребятах, которые уже старше его детей? Есть ли что-то подобное в Генке? О Гале он почему-то даже не подумал…
«Да, все это так… Но гораздо сложнее! И люди разные! И жизнь — она…» — снова, уже сейчас, в поезде, уверял он себя и даже посмеивался молча…
Завистливо-удивленный, острый, как бритва, взгляд соседа почти напугал его. «Что?.. Что такое»? — даже вздрогнул Кирилл.
В это время электричку резко мотануло, — где-то впереди, очевидно, сорвали стоп-кран, и парень с книжкой чуть не повалился ему на колени.
Быстро пробежал по проходу молоденький милиционер с вологодским румянцем во всю щеку. Все головы повернулись ему вслед. Где-то вдалеке раздалась ругань, матерная, мужская. Послышалась глухая борьба, железное хлопанье дверьми. Кто-то вскрикнул. Кирилл не успел встать (то ли узнать, то ли на помощь кому-то), как из тамбура на ремонтируемую из бетонных незаасфальтированных глыб платформу милиционер и какой-то большой и что-то кричащий мужчина вытолкали мальчишку в порванной рубахе, извивающегося в их руках.
— Порезали! Они его… — оттолкнув раздвижную дверь, сообщила баба в кроваво-розовой кофте.
— Кто порезал?
— Да ребята!
— А они где?
— В лес побёгли! — баба махнула рукой, и несколько человек подошли к тамбуру, стараясь рассмотреть через головы толпившихся, что творилось на платформе.
Кирилл обернулся и невольно посмотрел на остановившиеся, возбужденные глаза соседа.
— Я ничего не понял? — обратился к нему Кирилл.
— Чего тут… Понимать! Ну, поспорили ребята! Ну, порезали! Сами и разберутся… А «менты»! Туда же…
Он снова уткнулся в учебник… И, все-таки не сдержавшись, сказал тихо, сквозь зубы:
— Давить… Таких надо!
Корсаков понял… Затаившееся, нарастающее, ищущее выход ожесточение ударило где-то рядом с ним. Как электрический разряд разрывает изоляцию не в том месте, где его ждали. Он невольно съежился, как от внезапного порыва холода.
«Кому предназначалась эта бритва?» Пока она полоснула еще ни в чем не виновного, шебутного… зеленого человечка.
На ближайшей станции вошли свежие, ничем не омраченные, две дамы. Они были заняты каким-то Сергеем Сергеевичем, пройдет ли или не пройдет он в академию… Они обсуждали это горячо и громко — на полвагона. Кирилл Александрович почувствовал, что паренек напротив совсем замкнулся. Его отчуждение уже теперь было направлено не против него одного, а раздвоилось, растроилось… И как всякое, не сконцентрированное чувство молодого человека смешалось, потеряло остроту.
