И неожиданный, сдавленный смешок. Кирилл оглянулся.
— Не завидую… Я вам теперь!
— А что… Собственно говоря… случилось?
— А то! Что он увидел нас — вместе!
— А вчера ночью? Мы разве не были все вместе? — рассердился Корсаков.
— Мы были не на службе… А тут… — она начала говорить тихо и раздельно. — Мы… С вами! Вдвоем… — В непосредственной близости от Ивана Дмитриевича. И вы Тимошину никогда не докажете! Что это случайность… И она — не против него?!
Она уткнулась головой ему в плечо. Замолчала. Потом отошла шага на два в сторону.
— Мне кажется… Нам нужно попрощаться, — неожиданно для самого себя тихо и уверенно сказал Корсаков. Она как-то издали глянула на него. Достала из сумочки крупную гребенку и начала сосредоточенно, задумчиво расчесывать волосы. Как актриса после обычного, рядового, не трудного спектакля…
«Зритель трудный сегодня был», — вспомнил он обычную актерскую фразу. Она дерзко глянула на него и спросила:
— У вас, кстати… Нет десятки с собой? Не хочется тащиться… на электричке!
Лина спросила о деньгах с той наплевательски-робкой миной, которая, как отметил Кирилл, очень молодила ее. Он невольно рассмеялся.
— Ну, где вы тут найдете такси?
— Если нет? Конечно, тогда… — она залилась краской, и Кирилл поспешил достать бумажник.
— Ради бога, извините… Что я не могу проводить вас! — как можно мягче сказал он, протягивая ей деньги.
— О чем говорить! — она пожала плечами, пряча деньги. — Мы же с вами — друзья?
Она посмотрела на него, чуть прикрыв веки. В этом было что-то очень жалко-независимое, но и неискреннее.
— Или… Как вы считаете?
Она настаивала, и Корсаков понял, что ему нужно сделать нечто рыцарское, чтобы освободить ее от всего сегодняшнего унижения.
— Вы — были прекрасны! — он развел руками. — Я завидую вашему мужу. Кланяйтесь ему!
Невольно глядя ей вслед, он не мог не отметить, что вид у нее был весьма растерзанный. Волосы от неожиданного и острого ветра снова разметались. К тому же она чуть прихрамывала на левую ногу.
Она уходила с поля битвы, как гордая, но не сдавшаяся, хотя и сильно потрепанная гвардия, которая может убеждать себя, что результатом битвы была ничья. «Поле битвы — не досталось никому»!
Кирилл вспомнил сейчас пыльную, жалкую, с продавленными диванами квартиру, повисшие обои, давно не ремонтированную мебель, полупьяного, красноглазого Севочку… Какой-то параличный, старческий голос, донесшийся вчера из недр квартиры.
Он не жалел Лину. Кирилл понимал ее, потому что ставил себя на ее место. Странное чувство нежной жалости возникло в его, уставшей за день, душе. Корсаков заставил себя больше не думать о ней и медленно побрел к отцовскому дому. Он знал, что сейчас там никто не удивится его приходу. Обычное, ставшее постоянным за последний десяток лет, беспокойство за отца отодвигало сейчас все остальное.
