Кирилл отворил калитку, задержался на мгновение, словно решаясь на что-то. Почему она вспомнила Тимошина? И его начальника — Нахабина? Какое они сегодня имеют отношение к нему? К его сегодняшним делам?
Но сейчас воспоминание о жалко-независимой, растрепанной фигуре Лины на пыльном шоссе сделало ее слова серьезными, имеющими смысл.
Он тихо прошел по посыпанной песком дорожке, отворил дверь и через тишину и темноту прихожей, коленчатых коридоров услышал клокочущий, больной голос отца.
— Ребенка не покормили! Моего сына выгнали из дома голодным! Как вам не стыдно, Февронья Савватеевна! Кому вы все это готовите? Они есть не будут вашу деревенскую стряпню. У них своя кухня! Им, как Хлестакову, суп из Парижа… Выгнать родного сына из дома! Голодным… Единственного ребенка.
Несмотря на то, что Кирилл понимал, что отец порет чушь и сам знает об этом… Какая-то глубинная, злая обида чувствовалась в его надтреснутом, жалком голосе.
«Волнуется» — понял Кирилл. Он, как и отец, понимал, что если сегодня днем здесь, на даче, уже побывала логиновская охрана, то к вечеру, хоть к позднему, наверняка приедет и сам «Хозяин».
— Мой сын им, оказывается, не нужен! Они выгнали его… А кто им нужен? Лизоблюды! Типа этого… У которого вместо лица задница! Вы видели его, Февронья Савватеевна? Нет, скажите! Вы его видели?!
— Ну, что вы! Санюра… — услышал Кирилл колыхающийся, как тяжелая волна, учительский голос Февронии. — Лицо — как лицо…
— Да! Для вас — это лицо. Это Боттичелли! Вы забыли уже, какие бывают на свете лица. Вы даже не видите, как красив Кирилл! Вы не помните даже, какие у него глаза!
— Помню…
— Ну! Ну, какие?
— Светло-серые. Почти белые. С голубизной…
— Правильно!
Кирилл услышал, как что-то упало, поваленное большой, неуправляемой жестикуляцией отца.
— Как у волка. Как у Льва Толстого!
— Как у Галечки, — тихо, вроде бы соглашаясь, сказала Февронья.
«Откуда она успела заметить дочерние глаза?» — искренне удивился Кирилл.
— Дайте мне телефон, — уже тихо, сломленно попросил Александр Кириллович. — Наберите номер Логинова! Я опять забыл очки где-то…
— Я наберу, наберу! — поспешила Февронья.
— Там дверь, наверно, открылась? — услышал Кирилл насторожившийся голос отца. — Что-то дует из прихожей?
Корсаков понял, что ему надо быстро ретироваться, пока Февронья не обнаружила его.
— Фенечка! Подождите, — снова он услышал слабый, неожиданно-теплый голос старика. — Не уходите… Я боюсь, без вас!
Кирилл невольно отступил в сторону. Через мгновение он уже бежал в быстро наступающей темноте через кусты, мимо заросшего прудика, в самый дальний угол участка, откуда можно было кратчайшим путем добраться до станции.
