Дильбар идет —
Она рубашку милому несет.
Куда там ветер — песня лишь дойдет
Туда, где милый ту рубашку ждет.
Появляется С.
С. (глядя на идущую женщину). С замороженной улыбкой на лице, с обезумевшим взглядом огромных глаз, с ребенком в руках, замотанном в грязное тряпье, куда ты идешь, неизвестная мать моя? Линии фронтов, горящие поля, хаос вздыбленной земли. Пляшет смерть перед тобой, а чистая любовь твоя даже не замечает ее. Ты веришь, что твоя любовь спасет любимого, что она заставит отступить от него и смерть?.. Взрывы, горит земля, черный дым и пламя, пламя… Иногда память как вязь снов. Снов детства.
Д в о е э с э с о в ц е в в ч е р н о м. Кто такая?
Д и л ь б а р. Меня звали Евой когда-то. Я ищу своего Адама. Вы его не видели? Я вышила ему голубую рубашку!
Э с э с о в е ц. Документы?
Д и л ь б а р (показывая рубашку). Вот. Я сама вышила ее.
Д р у г о й э с э с о в е ц. Отбери у нее это тряпье. Обыскать!
Д и л ь б а р. Отдайте мне голубую рубашку.
Э с э с о в е ц. Направо. Лицом к стене! Быстро.
Ч е л о в е к в б е л о м х а л а т е. Зубы! Поднять руки. На месяц ее хватит. Налево! Шнель!
Э с э с о в к а с х л ы с т о м в р у к е. Шнель! Поля империи ждут антропогенных удобрений. Быстро! Костедробилки стоят из-за отсутствия мешков. Работать! Шнель!
С. Сначала нас держали вместе с матерями. Мы не имели и отдельных номеров. У нас были те же номера, что и у взрослых. Та только разница, что пятизначный номер не помещался на маленьких ручонках, и нам вытравляли его на бедре… А потом нас отделили. В память навсегда врезано это воспоминание. Меня уводят, а мать склонилась с толстой иглой над грубой мешковиной. Чему она улыбалась, тогда? Какая картина стояла тогда в ее неподвижных глазах?
Эсэсовка с хлыстом в руке уводит Р е б е н к а — он плачет, цепляется, кричит, глаза матери незрячи, слух ее поражен, она держит в руках мешок.
Д и л ь б а р (любуясь своим шитьем и напевая).
Рубашка сшита. Может быть, вот тут
Еще один узор и бахрома.
Глядит Дильбар с улыбкой на шитье,
Глядит и восхищается сама.
Вдруг заглянул закат в ее окно
И на шелку зарделся горячо.
И кажется Дильбар, что сквозь рукав
Просвечивает смуглое плечо.
(Глядя на мешок и поднимаясь.) Я опять сшила тебе рубашку. Слышишь, милый?.. Я прошла уже тысячи километров, и везде — страдания, смерть, кровь. Почему ты не отзываешься? Куда ты ушел? Столько мертвых, и каждый из них с твоим лицом! Как мне узнать тебя?.. Чей-то стон. Наверное, это стонет израненная земля? Или души погибших взывают к любви? А может… Может, это стонет твоя душа?
