— Да, — согласился отец. — Кялундзюги все время против нас идут. Как жить будем?
— Ничего, — проговорил дедушка, покачиваясь в такт своим словам, — я думаю, драться совсем не надо. Будем терпеть.
Когда Диченка поставила чай, я выбежал из юрты, чуть не сбив с ног Кяундзю. Оказывается, он все время стоял у входа, не решаясь войти. Я взял его за руку.
— Пойдем лучить рыбу по берегу, вброд. У нас кедровая смола есть.
Поздно вечером мы лучили рыбу. Кяундзя шел впереди. Он освещал горящей смолистой лучиной темную полоску реки и подбирал хариусов, которых я бил острогой. Это было так интересно, что если бы не бабушка, которая пришла на берег разыскивать нас, мы бы, наверное, рыбачили всю ночь.
— Бата! Пойдем ночевать в юрту Кяундзи, — сказала она.
В эту ночь мать с больным Канси и маленьким ребенком осталась в юрте Чингисы. Дедушка, отец, Ангирча и Яту спали на берегу.
— Идем! — воскликнул Кяундзя, как только бабушка удалилась, подобрав наш улов. Взявшись за руки, мы побежали за ней следом.
Много юрт видел я прежде и потом, но никогда мне не приходилось бывать в такой бедной юрте, как эта, где жил Кяундзя. Тесный балаган из корья, закопченный дымом, едва вместил нас. Две берестяных подстилки, на которых лежат кабаньи шкуры, старый железный котел над костром, две чашки — вот и все. Кяундзя жил с матерью. Отец, женившись на молодой женщине, уехал куда-то в верховья Анюя. Трудно было матери добывать пищу. Она осталась с двумя еще совсем маленькими сыновьями. Семья голодала. Случалось, по милости Чингисы, у них появлялась в доме чашка чумизы или кусок свежего мяса, но за это женщина должна была целыми днями мять звериные шкуры, выделывая их для обмена, помогала шить одежду.
Из наших хариусов она приготовила талу. Едят с бабушкой и хвалят:
— Ая! Хороша тала, добытая нашими сыновьями.
После ужина, набив табаком трубки, старухи заводят беседу. Мы с Кяундзей лежим рядом. Я говорю ему, что хорошо бы завтра порыбачить как следует. Он толкает меня в плечо и заставляет прислушаться к тому, о чем говорит его мать. Тихим, медленным и бесстрастным голосом она рассказывает:
— Эту женщину Пайдой звали. Славная была, добрая. Муж-то умер у нее. Вот и пришлось плохо. Вдова. Женихов стало свататься много. Говорят, почти все мужчины из рода Гвасинка хотели взять ее в жены. Пайда была красивой. А замуж идти не хотела. Ждала с Самарги одного парня, которого сердце выбрало. Давно сердце выбрало, да жить не пришлось — не мог он калым собрать, чтобы купить ее у отца. В этот раз пришел он с Самарги. Хотел увезти Пайду с собой. Тут и завязалась драка. Не дали Пайду, а парня избили и выгнали. Прошел год. У Пайды ребенок родился. А женихи все спорили между собой, дрались из-за нее. Решили пожаловаться на нее Магади. Магади-Мафа назначил суд.
