Придя на Сукпай, люди увидели, что бежит он в большую реку. Было много звериных следов по берегам этой реки. Было много пищи в реке. Звери, ходившие по ночам лакомиться к тихим протокам, били копытами рыбу. Нет, не зря прадеды мои шли через перевал. Большую реку они назвали Хуу, то есть Хор. Кимонко первые проплыли по ней в своих долбленых челноках. Сколько здесь было тополя для батов[5]! Охотники стали спускаться вниз по рекам, стали подыматься вверх по рекам. Прадед мой остался жить на Сукпае.
Вот он, сверкает передо мной, Сукпай. Я поднялся на гору и, сняв с себя карабин, долго оглядываю открывшуюся передо мной долину. Горбатые сопки теснятся снизу, одетые белым туманом. На сотни километров вокруг — только леса и горы. Птицы слушают, как говорит вода, реки слушают, как перекликаются птицы. Здесь вырос и состарился дед мой, здесь дым от кочевий отца тревожил чуткого зверя, здесь по лесному бездорожью по шумным протокам бежало детство мое, плакало и смеялось.
Вот я и вспомнил тебя, Сукпай, дедов, отцов родина! Вода твоя шумит и пенится на перекатах. Огромные камни несутся по дну твоему, гонимые сильной струей. Страшны пороги твои, Сукпай.
Течешь ты, подгрызая основания скал. Маленькие и большие каменные глыбы, угловатые и круглые, перекатываешь волной, словно играя. С гольцов спадают первые струи, а потом ты принимаешь по-братски притоки свои: Болинку, Тагуму и течешь большой рекой, не прекращая ни на минуту своей работы. Где раньше вода была, открывается суша: где прежде земля была, появляются воды. Срезая мысы, намываешь ты отмели, создаешь новые берега. Мощные русла становятся старицами, старицы переходят в сушу, а ты все течешь и течешь, оглашая шумом леса и горы.
Сукпай — на Бикин перевал,
Сукпай — на Идзи перевал,
Сукпай — на океан перевал.
Там хариусы мечут икру,
Таймени шныряют, ленки.
Там кормятся лоси у тихих проток,
Медведи с одной стороны на другую плывут,
Там роются выдры под яром
И пробираются берегом там соболя…
Вот это Сукпай, земля моя!
Я начал помнить себя, когда мы жили еще возле устья Большой Болинку. Было жаркое лето. Вижу, как сейчас, по берегам реки обгоревшие горы. На склонах торчат остатки гранитных скал. Они напоминают человеческие фигуры. Огромные пни после пожара чернеют будто медведи. С вершины горы хорошо видно вокруг. Посмотришь вверх по реке — блестит, переливается на солнце вода, взглянешь вниз — темнеет и пенится. Сколько раз, бывало, забравшись на вершину сопки, я швырял в воду камень за камнем. Я и теперь люблю эти сопки, хотя они долго загораживали от мира жизнь моего народа. Наша юрта, покрытая корой, стояла на берегу реки. Это была старая юрта и единственная на сотни километров вокруг. Внутри берестяные подстилки, на которых спала вся наша семья. Посредине всегда горел костер.
