Уоррен всегда был малообщительным, любил одиночество и тишину, находя в ней больше смысла, чем во множестве бесполезных речей. Иногда неуживчивая часть его натуры сбивала новых знакомых с толку, и он понимал это, хотя знал, что бессилен что-либо изменить. Сьюзен, напротив, была им очарована и, выйдя за него замуж, взрастила в себе стремление во что бы то ни стало растопить ледяное сердце Уоррена. Черту под этими попытками подвело рождение Джека, возвестившее об их полном провале: страсть Роберта увяла, оставив после себя лишь ни к чему не обязывающие признания в любви, а стена, отделявшая его от остального мира, казалась столь же прочной и неприступной. Со временем он всё чаще предпочитал семье работу, пока наконец Сьюзен, внезапно обнаружив себя вдовой при живом муже, не решила, что больше не желает его понимать и поддерживать. После их развода и ухода Джека в армию эмоциональная изоляция Роберта стала практически полной.
– Сейчас-сейчас, отнесу тебя обратно, – бормотал он мальчику, отворачиваясь от румяного рассвета арктической ночи. Насколько ему помнилось, уже лет пятнадцать, а то и двадцать он никого так не обнимал.
Оказавшись в лазарете, Уоррен уложил ребёнка в постель, как отец укладывает спящего сына, и укутал его одеялами. А когда нагнулся по-отцовски пожелать ему спокойной ночи, хотя вовсе не был ему отцом, да и подобное пожелание вряд ли могло иметь смысл, то увидел, что побледневшие губы мальчика движутся.
Поначалу это было лишь колыхание воздуха, едва заметный выдох, уже бог знает сколько лет заточённый в маленьких лёгких и с непривычки перешедший в хриплое бульканье, похожее на последний возглас утопающего. Тогда «ледяной мальчик» решительно попробовал снова, будто знал, что справится, и при помощи языка всё-таки укротил этот выдох, перешедший в слово:
– Md… tha… ir?..
– На каком языке он говорил? – допытывался Оллистер.
Джессоп, Уоррен и майор обступили кровать, как команда специалистов-консультантов, столкнувшаяся со сложным клиническим случаем.
Мальчик полусидел в постели; его пустые глаза словно бы разглядывали собравшихся, не выражая, впрочем, ни единой эмоции.
– Мы пока не знаем, – ответил Джессоп, взяв на себя малоприятную задачу удовлетворить любопытство начальника станции. Лицо его казалось теперь ещё меньше из-за распухшего, покрытого коркой запёкшейся крови носа, а гнусавящий голос напоминал звук мегафона.
– Ты хоть понимаешь, что я говорю? – спросил Оллистер, обращаясь к мальчику. – Понимаешь или нет?
