Но мы перечислили только часть нагрузок, а кроме них были и еженедельные посещения всех собраний партийной ячейки, и занятия в политкружке, и участие в «Живой газете», и в драмкружке…
А если в клуб привозилась какая-нибудь кинокартина, то и её не хотелось пропустить. Одним словом, многим из них, комсомольцев двадцатых годов, казалось, что если бы в сутках было не 24, а 25 часов, то и тогда бы у них времени на всё не хватало. А они еще и на свидания умудрялись бегать.
Такая бурная общественная жизнь, и не только комсомольцев, на Дальнем Востоке в то время объясняется тем, что, если в остальной России Советская власть существовала уже шесть лет, то здесь ей шел всего второй год, а обстоятельства требовали, чтобы по общественному развитию этот отдалённый уголок РСФСР догнал всю страну. Ряд преобразований, введение новшеств здесь происходило более крупными шагами, более быстрыми темпами, а это требовало от непосредственных участников этих революционных дел большого напряжения и отдачи всех сил. Эта совершенно новая, неизвестная до сего времени Борису Алешкину деятельность увлекла его, захлестнула с головой и в процессе своего ежедневного совершения заставила менять сложившиеся с детства представления, заставила пересматривать уже известные ему события, «перепонимать» их… Одним словом, он «перевоспитывался»… Правда, это слово выражает так мало, что вряд ли оно полностью соответствует тому, что происходило в этот период в Борином самосознании, вряд ли оно может определить тот переворот, ту революцию во всем его существе и облике, которая уже произошла с ним за полгода пребывания на Дальнем Востоке, и продолжала происходить. Многое, конечно, в его представлениях было еще непонятно, туманно… Многие вопросы он более или менее ясно стал себе представлять лишь через годы, но и то, что произошло с ним сейчас, сделало его совершенно непохожим на того шаловливого, занятого домашней работой и совершенно оторванного от какой-либо общественной жизни подростка, каким мы знали его в Кинешме.
Мы уже говорили о том, что общественную деятельность Бориса его домашние поддерживали, но она все-таки создавала и ряд неудобств. Ведь он теперь дома почти ничего не делал, даже и воскресенья у него почти всегда были заняты. Кроме того, ежедневные возвращения в 12 часов ночи будили и отца, и мать, шедших открывать ему дверь, и если Анна Николаевна встречала его ласково и тихонько провожала его в кухню, где всегда стоял оставленный для него ужин, то отец, открывая дверь, всегда встречал его воркотнёй, а иногда и прямыми упрёками. Так начался в жизни Бориса 1924 год.
