А во что я, собственно говоря, одет? На теле сорочка, сверху которой льняная, сшитая из нескольких лоскутов рубаха до колен с длинными рукавами. На ногах, если я правильно разбираюсь в тканях и старинной одежде, льняные штаны длиной до середины икр (брэ — словно бы подсказал кто-то спрятавшийся внутри моей черепной коробки), из которых торчат босые ступни. Причём штаны оказались с гульфиком в виде тряпичного треугольничка, который без проблем можно было приподнять для отправления малой нужды. Рядом на травке валяются шерстяные ноговицы, они же шоссы. Крепились они к поясу, похоже, при помощи ремешков, типа чулок у дам в далёком будущем. На поясе нож в ножнах, я вытащил его… М-да, этой перочинной хренью только хлеб резать.
Рядом на траве валялись кожаные башмаки на мягкой подошве, со шнурками из тонко нарезанных кожаных ремешков, причём непонятно, где левый и где правый башмак, оба шились словно на одну ногу. Впрочем, эта традиция будет существовать ещё не одно столетие, если память не изменяет, в Европе лишь в XVI веке начнут шить обувь отдельно на правую и левую ноги.
Подушкой мне служил большой и, как показалось, тяжёлый мешок. По левую руку я обнаружил меч в изрядно потёртых ножнах, копьё диной порядка двух метров, перетянутый металлическими полосами крест-накрест, слегка выгнутый, с заклёпками по всей их длине миндалевидный щит из ясеневого дерева без умбона, с идущей по ободу проклёпанной металлической полосой. Ещё арбалет с ножным взводом, обтянутый кожей колчан, из которого торчали хвостовые оперения… Болтов, словно бы подсказал мне внутренний голос.
На широком проклёпанном поясе помимо невразумительного ножа — полная фляга и небольшой, не слишком увесистый мешочек. Подкинул его на ладони, внутри что-то звякнуло. Похоже, деньги.
Бред какой-то… Я провёл пальцами по лицу и не обнаружил привычной щетины. Да и кожа какая-то слишком уж нежная. Что вообще происходит? В чьём теле я нахожусь? И, самое главное, в каком времени?
— Друг, у меня и правда память отшибло, — пробормотал я своим новым голосом. — Богом клянусь, сам себя не помню, а тебя уж и подавно. Не знаю, что со мной случилось во сне, не иначе дьявольские козни… Как тебя звать?
Парень некоторое время со смешанным чувством страха и недоверия смотрел на меня, затем медленно, с расстановкой, словно говорил с несмышлёнышем, произнёс:
— Симон, тебя звать Симоном де Лонэ, а меня — Роланд дю Шатле. Неужели ты совсем меня не помнишь?
