Ох, как же не хочется умирать во цвете лет! Даже до Святой земли не добрался, погибнуть в бою с какими-нибудь сельджуками было бы не так обидно, нежели сгореть на костре по ложному обвинению.
В таких вот размышлениях и прошли остаток дня и практически вся ночь, за время которой я почти не сомкнул глаз. А кто бы сомкнул ан моём месте? Да ещё и эти стоны… Кто ж там всё время стонет в дальней камере, который день уже, никак не успокоится? Это не считая довольного рычания Людоеда, которому, похоже, баварец шепнул, что меня ждёт. Тот, собака, всё никак не мог угомониться.
Хоть бы в прежнюю камеру бросили, с Гансом всё ж как-то было бы веселее. Эх, что за жизнь…. Да и ту скоро отнимут.
Рано утром, часов в шесть, наверное, мне принесли ломоть свежего хлеба, сыр, жареную курицу (не чёрный ли это юмор в связи с моими ближайшими перспективами?), луковицу, два яблока и кувшинчик вина. Неплохого вина. Несмотря на ситуацию, в которой я находился, в животе у меня было совершенно пусто, а голод, как известно, не тётка, пирожка не подсунет. Так что, начав, можно сказать, по щепотке. Сам не заметил, как сметелил всё до последней крошки. И кувшинчик осушил, ничего врагу не оставил. Ну хоть нажрался от пуза напоследок.
Ну что, когда уже за мной придут? От тоски затянул себе под нос на русском:
Чёрный во-о-орон, что ты вьё-о-ошься,
Над мое-е-ею голово-о-ой!
Ты добы-ы-ычи не дoждёшься
Чёрный ворон, я не твой!..
И пел всё громче и громче, а потом вдруг понял, что кто-то мне подпевает. Ну как подпевает — подвывает мелодично, слов-то, тем более на русском, никто не знает. И к концу песни так вот подвывал уже не один, а как минимум двое или трое человек.
— Что это ещё такое?!
Я как раз закончил, когда в коридоре послышался грозный голос Баварца, чьё восклицание на немецком я понял без переводчика. А затем, подойдя к двери моего узилища, он криво усмехнулся, перейдя на французский:
— Песни на сатанинском языке распеваешь? Ну что, храбрец, пришло время платить по счетам. По нужде не хочешь сходить? А то, когда пригорать начнёт, сразу и обделаешься. Иной раз, бывало, прежде чем жареным мяском запахнет, такая вонь стоит… Не то что у нас часто такое аутодафе случается, но бывало.
Петросян, блин… Так и зачесались кулаки врезать ему промеж глаз, еле сдержался. Ещё подломает, что удалось ему вывести меня из себя, а я тут пытаюсь сохранить показное хладнокровие.
С ним пришли стражник и одноглазый кузнец, который позавчера заковывал мою ногу в кандалы. Не знаю, где он свой глаз потерял, но, похоже, и язык тоже, так как ни тогда, ни сейчас я не услышал от него ни слова. На этот раз он освободил меня от оков, и я осторожно потёр начавшую уже кровоточить щиколотку. Так и заражение подхватить недолго. Впрочем, мне ли об этом беспокоиться, жить-то осталось всего ничего. А что там дальше будет… Никому ещё не удавалось заглянуть за Кромку и вернуться обратно. Насочиняли себе Рай и Ад, Вальхаллу и прочие Сукхавати. Я гораздо больше верил учёным давно заявившим, что души гнет, а сознание — не более чем деятельность мозга, происходящая за счёт миллиардов слабеньких электроимпульсов. Правда, как объяснить, что моя душа (или сознание, это кому как) переместилась по родовому древу на восемьсот лет в прошлое? Что на это сказали бы наши светлые головы, профессора и академики? Думаю, весь научный мир встал бы на уши. Но для этого я должен вернуться в тело Семёна Делоне и, самое главное, доказать, что и впрямь был в прошлом. Конечно же, меня поднимут на смех, в лучшем случае объяснят мои россказни бессознательными и очень реалистичными галлюцинациями.
