— У нас тут не постоялый двор, — хмыкнул Баварец. — Не бойтесь, юные шевалье, определим вас к тихому соседу.
Нас вели мимо зарешечённых дверей, и многие из узилищ, судя по всему, были обитаемы. Наше появление не осталось незамеченным, «жильцы» зашевелились, послышались голоса, что-то говорящие на немецком. Кто-то дальше по коридору негромко стонал, словно бы мучаясь от непреходящей зубной боли.
Неожиданно между прутьями одной из дверей просунулась огромная, покрытая рыжим волосом рука, пальцы которой попытались схватить за плечо Роланда, отчего тот испуганно отпрянул. Следом послышался утробный смех, доносившийся будто из преисподней, и прозвучала хриплая тирада опять же на немецком. В ответ надзиратель что-то ответил, и хриплый голос произнёс нам вслед уже на очень плохом французском:
— Эй, курочки, не хотите позабавиться с петушком?
И лающе рассмеялся своей дебильной шутке. Я не мог оставить это оскорбление без ответа.
— Пусть этот петушок свой клюв засунет себе в задницу.
Вероятно, можно было ответить как-то позаковыристее, но в тот момент ничего более остроумного мне в голову не пришло. Но и этого оказалось достаточно, чтобы любитель «курочек» принялся изрыгать какие-то ругательства на смеси французского и немецкого, пока шедший последним надзиратель не прикрикнул на него, для порядка треснув по решётке палкой. Ну да, помимо коротких мечей и ножей у них имелись ещё и дубинки.
Пройдя ещё три двери, мы остановились у крайней возле тупиковой стены. Надзиратель отпер её снятым с висевшего на поясе кольца ключом, и нас впихнули внутрь, следом тут же заперев дверь.
Мы едва не споткнулись о стоявшее у входа деревянное ведро, из которого резко несло мочой. Под продолжавшиеся негромкие стоны, доносящиеся из соседней камеры, мы с Роландом огляделись, насколько это позволяло освещение, практически полностью отсутствующее. Ночное небо было видно сквозь совсем маленькое окошко под самым потолком, в которое, даже не будь оно зарешечённым, мог бы протиснуться только ребёнок, и то не самый упитанный. Не успели глаза привыкнуть к темноте, как в углу послышалось тихое шевеление, и кто-то едва различимо вздохнул.
Возможности зажечь огонь у нас не было, поэтому пришлось подождать, когда глаза привыкнут к темноте. Жилец оказался иссохшим стариком, в темноте я видел его лихорадочно блестевшие глаза, которые он вперил в нас с Роландом, и слышал слабое, хрипловатое дыхание. От сидельца исходил запах давно немытого тела. Рядом стоял глиняный кувшин, в котором оказалась отдающая тиной вода.
