Лучше думать о государственной измене. Тут он согласен. Изменил всем государствам, какие только есть. И даже, что удивительно, никаких угрызений совести по этому поводу.
Вроде бы каждое государство — это народ, традиции, история. Ну, да, ну, да. Россия — это Сталин. Ну, или Бокий, или еще кто-то тайный. История — запросто перевирается в угоду тому же Сталину, Бокию или еще кому-то тайному. Традиции — да искореняются традиции, потому что они привязаны к истории. Народ? Да что народ? Русский — никто не знает, кто эти русские. Есть карелы, есть финны, есть эрзи и мокша. Да мало ли кого еще есть! Но нет их, не нужны они. Потому что все русские.
Финляндия — это Маннергейм. Ну, или Свинхувуд, или еще кто тайный. И там тоже самое. И везде. И всегда. Несоответствие во взглядах со Сталиным либо Маннергеймом — ты уже предатель. Государство — это не свобода человека, это, вообще, несвобода. Государство — это не по вере.
Тойво мог думать об этом долго, мысли ходили по кругу, порой — путались. Но ничего конкретного по эпизодам из желтой газеты выдумать не удавалось. А, может быть, брехня все это?
Оказалось, не брехня.
Посреди ночи у него в камере зажегся свет, вошли несколько вертухаев и дали на сборы полчаса. Антикайнен не стал спрашивать: куда? Все равно не ответят, демоны.
Через час, одетый по последней моде — тюремной, конечно, он бряцал всеми своими кандалами в закрытой машине. Существовало всего три пути движения: на север, восток и к югу. Если это был какой-то следственный эксперимент, то они поедут на север, при внезапном обмене или выдаче его Советской стороне — они двинутся на восток. Ну, а прочий маршрут был непонятен. В Хельсинки, что ли?
Они поехали в Хельсинки, и уже через час приехали.
Из одной крепости его перевезли в другую. И сразу же поместили в комнату для допросов, прикрутили к стулу, который, в свою очередь, был прикручен к полу, и принялись допрашивать. Два безымянных злобных следователя брызгали слюной, обвиняя Тойво во всех человеческих грехах, приличных и неприличных. Приличный грех — это воровство, хулиганство и нанесения вреда чужому организму, в том числе и тяжкого. Неприличный — это, конечно, государственная измена и какие-то сексуальные выкрутасы.
Тойво удивлялся, но виду не показывал, угрюмо уставившись в пол. Следователи махали руками, но не увлекались: видимо, дошел до них слух о странных смертях тех их коллег, которые пытались оказать на этого странного заключенного физическое воздействие.
