— Ну? — он все равно не волне догонял юридической мысли.
Швед встал на ноги и прошелся пару раз между углами камеры. Вероятно, собирался с мыслями.
— В желтых газетах зачастую пишут то, что утекло откуда-то из официальных источников, — наконец, сказал он. — Нам сегодня-завтра предъявят обвинение по всей форме. Юсси не зря свой хлеб ест.
— Лучше бы он им подавился.
— Да, наверно. Не знаю. Не в этом дело, — Арвид снова сел за стол. — Здесь написано о четырех обвинениях.
Тойво поспешил вмешаться:
— Первое — государственная измена. Второе — предательство Родины. Третье — опять измена. Четвертое — снова предательство. Вердикт: смертная казнь. Ты склоняешься к тому, что таким газетам следует доверять?
Адвокат обратился к листку.
— Вот, что здесь написано. «Сжег на костре, а потом съел несчастного финского добровольца восемнадцати лет отроду Анти Марьониеми». Потом: «Организация грабежей и погромов в 1918 году в Выборге». А также: «Убил с целью грабежа крестьянина Исотало на станции Рийхимяки». Ну, четвертое обвинение ты знаешь: «Измена, запрещенная в Финляндии компартия» и тому подобная хрень.
— Вот как! — восхитился Тойво.
— Дыма без огня не бывает, — сказал Арвид. — Если есть фамилии, значит, они откуда-то всплыли. Газете этой, конечно, доверять не стоит, но игнорировать ее также неразумно. Сегодня встречаюсь с редактором этого боевого листка. Попробую узнать за деньгу малую, откуда ветер дует. А вам я настоятельно рекомендую подумать об этих фамилиях и всех эпизодах. Чем больше вы вспомните, тем меньше нам придется гадать.
События минувших лет, когда на них ссылается кто-то, легче всего восстанавливаются в памяти, если перед глазами имеется хоть какая-то частичная хронология событий. Вспомнить что-то конкретное невозможно, если не делать наброски на бумаге. Если с бумагой можно как-нибудь разобраться — использовать, например, чистые поля на страницах книг с тюремной библиотеки, то придумать, чем писать — сложно. Ну, не кровью же, в самом деле! Свою — жалко, а чужую — не добыть.
Юсси, когда Антикайнен обратился к нему с просьбой о бумаге и карандаше, ответил отказом:
— Когда принесут вам обвинение, тогда и канцелярией снабдят. Пока же тренируйте память.
И Тойво тренировал, но получалось неважно.
Думаешь о станции Рийхимяки — в голове всплывают деревья, что росли там: ели, мрачные и тесно сомкнутые, словно специально высеянные, липы, огромные и кряжистые, и тонкие березки, все под три метра, будто таков установленный у берез стандарт. Заставляешь себя думать об Исотало — вспоминаешь толстого фельдфебеля, или вовсе — Пааво Нурми, которого тот порезал в Хельсинки. Выборг — вообще, трагедия. Только с Лоттой и ассоциируется этот город. А будешь долго думать о Лотте — непременно сойдешь с ума. Про лыжный поход почему-то стыдно вспоминать — вероятно, из-за того, что дезертировал, бросив своих товарищей.
