Бокий задумался, Тойво тоже молчал. Он не боялся этого странного человека, потому что уверовал, что товарищ Глеб - тоже всего лишь человек. Правда, наделенный очень большими возможностями. Вот их, как раз, Антикайнен очень опасался.
- Ну, ладно, - наконец, сказал Бокий. - Эх, черт побери, рано Бехтерев удрал, теперь за ним ехать. Впрочем!
Он не договорил, но Тойво понял, что в Институт Мозга тому ехать без надобности: на днях вернется с Ловозера Барченко, который сразу будет схвачен и, как говорится, озадачен. В последнее время Антикайнен отчего-то начал понимать очень много недосказанного. Например, он осознавал, что никакого вреда ему сегодня никто уже не принесет. В будущем, конечно, вреда будет предостаточно. Но ныне — пронесет.
- Стесняюсь спросить: где тут у вас туалет? - спросил он.
- А, пронесло! - отчего-то даже обрадовался Бокий. - Здесь у нас не до туалетов, здесь мужчины в свое исподнее ходят, как младенцы. Ладно, можешь валить отсюда. Понадобишься — разыщу. И попробуй мне только не явиться по зову!
Тойво встал со стула и пошел, было, к двери, но внезапно остановился.
- А пропуск? - спросил он.
Товарищ Глеб позволил себе чуточку усмехнуться.
- Ты видел, чтобы Бехтерев пропуском размахивал? - сказал он. - Ко мне и от меня люди без бумажек приходят и уходят, если им повезет. Нечего бюрократию разводить.
Действительно, бдительный латыш на выходе, мазнув по Антикайнену взглядом, едва наметил головой кивок — проваливай, мол. Возражать, конечно, Тойво не стал.
Трудно представить себе человека, который бы возле мест ограничения человеческой свободы чувствовал себя спокойно и радостно. Таким может быть либо полнейший идиот, либо же тот, кто в этом месте работает. Антикайнен не принадлежал ни к тому кругу, ни к другому. Он вообще ни к какому кругу не принадлежал.
Он пошел на Невский проспект, спустился в подвальчик возле улицы Марата и выпил в один присест большую кружку светлого «Мартовского» пива. Он заказал вторую кружку и рыбу под нее, присел в углу и наконец-то вздохнул с облегчением. Иногда человеку донельзя мало надо. Тому, кто устал от работы, не принесший ничего кроме забот, счастьем кажется крепкий сон, когда никто не потревожит. Больному пределом счастья кажется чуточка здоровья. Ну, а арестанту — свобода.
А свободен ли он? Опять же — все относительно. Будешь думать о своих ограничениях — непременно голову о свои же мысли и сломаешь.
