Обычно, созерцая это, я чувствовал себя счастливым.
Но теперь при взгляде на открывающиеся пейзажи мне становилось тошно.
В дверь негромко постучали.
– Разрешите?
Слуги никогда не входили в мою комнату без разрешения.
– К вам Кейн, – раздался спокойный голос Патрисии.
Видеть брата мне не хотелось. Мне вообще не хотелось видеть кого бы то ни было. В прошлый раз, когда он заявился, я даже не пустил его на порог. Боль лучше лечить в одиночестве.
Я хотел, чтобы меня оставили в покое.
– Скажи ему, что я занят.
Но служанка не отходила от двери.
– В чем дело, Патрисия?
– Он говорит, что знает, что вы скажете… но все равно не уйдет, пока вы с ним не переговорите.
Кейн имел обыкновение испытывать мое терпение с детских лет.
– Прекрасно. Ладно, зови его сюда.
– Слушаюсь, сэр, – сказала Патрисия, и ее шаги затихли в отдалении.
Я налил себе еще стакан и снова уставился на огонь. Мое украшенное резьбой кресло служило замечательным средством для поднятия упавшего духа. В соседнее кресло ни я, ни кто-нибудь другой никогда не садился. Я вообще не понимал, зачем оно стоит в моей комнате.
Через несколько мгновений в комнату вошел Кейн. Неухоженная борода свалялась клочьями, а в глазах горел неугасимый огонь ярости. Увидев бутылку на столе, он молча взял себе стакан (он всегда брал мои вещи без спроса).
Затем он уселся в соседнее кресло и тоже воззрился на пылающий камин.
В комнате воцарилась приятная тишина. Чувство братского локтя всегда помогало нам в невзгодах. Но потом судьба взяла свое. Сначала наша семья насчитывала пять человек. Потом она сократилась до четырех. Затем – до трех.
Теперь нас осталось лишь двое.
– Давно тебя не видел, – прервал молчание Кейн.
– Угу… Я тоже.
– Неудивительно. Ты же всех гонишь от себя.
– Неправда. – Я поболтал бренди в стакане. – Просто я никого не хочу видеть. Люди мне противны. А это две большие разницы.
– Ага. Но ты не пошел на похороны Ванессы.
– И что с того? – холодно спросил я. – Я сказал ей свое последнее «прости» в тот момент, когда ее мозги брызнули на мой гребаный пиджак. Я попрощался с нею за мгновение до ее смерти, Кейн, этого достаточно.
Я поднес стакан к губам. Обжигающая жидкость успокаивала.
– Мама бы не одобрила.
– Так она и сама мертва. И кто теперь может знать, что бы она сейчас сказала!
– Мне кажется, что ты слишком холоден.
– Я и так всегда слишком холоден. Так что удивляться тут нечему.
Кейн стал разглядывать картины на стене. Картины висели у меня повсюду. Они демонстрировали великолепие природы.
