Мы возвратились с дур бара утомленные ворохом впечатлений, и тут я впервые услышал от Ларисы Михайловны хулу на природу, сотворившую ее женщиной: женщинам не полагается присутствовать на дурбарах. Женщина, отвоевавшая себе место в литературе, первая в разведке и в бою и в политических бурях, не увидела этого безобразного до великолепия зрелища. Она предчувствовала, что архаический быт доживает свой последний год и музейные экспонаты мусульманского средневековья уходят из поля ее зрения. Ровно через год я снова был в Герате и видел дурбар по случаю конца Уразы. Жизнерадостный старичок был в отставке и опале, в троноподобном кресле сидел новый наместник Герата, бывший министр полиции Шоджау-Доуле, Меньшиков при афганском Петре первом — эмире Аммануле-хане. Он буквально стриг бороды афганским боярам; он заставил их надеть европейское платье (правда, сшитое из афганского, а не европейского сукна). Он упразднил экзотические мундиры и переодел офицеров в хаки, в скромную, напоминающую турецкую, военную форму, он приказал поставить европейские кресла в покои наместника. Там, где раньше сидели на корточках «джарнейли», господа генералы, он поставил рояль, на котором, правда, никто не умел и не смел играть. Но хуже всех пришлось чиновникам, когда в канцеляриях появились столы и стулья и афганские подьячие и приказные, которые из поколения в поколение, сидели поджав ноги на кошме и писали на колене, принуждены были сесть на стулья и писать на столе. Жестокие новшества! — Девяностолетний Мухамед-Сарвар-хан не увидел этого потрясения основ; его почти насильно выпроводили в Кабул, и если он не умер от огорчения, то живет и моложаво выглядит, как можно моложаво выглядеть в сто один год. «Он был дедушкой, когда родился мой отец», — загадочно сказал о его возрасте рисальдар Худабаш-хан.
Лариса Рейснер, впрочем, увидела феноменального старичка, когда он со своей свитой, скороходами и пажами, появился на Елисейских полях у ворот нашего консульства. Четыре конюха вели его серебряно-белого арабского, с пышной гривой и хвостом как у Пегаса, коня в золотой сбруе с бирюзой. Сам же Мухамед-Сарвар-хан ехал в карете; скороходы рысью бежали впереди, сзади блестели мундиры, и шествие замыкал ослик, и на нем, почесываясь, сидел «дивана», блаженный, святой при наместнике.
По обязанности я вел дневник путешествия нашей миссии. 10 июня я написал:
«Сначала беседа носит обычный, бессодержательный характер, потом говорит т. Раскольников о дружбе двух государств, возникшей в тяжелый для Афганистана момент, в год войны с Англией, и он выражает желание теснее связать эти две страны. Отвечает мулла Ахмет-хан, секретарь афганского посольства в Персии. Речь состоит из текстов Корана и славословия его величеству эмиру. Но Мухамед-Сарвар-хан неожиданно произносит несколько резких слов о коварстве англичан. Свита молчит, ест руками плов и икает».
