7. ЖЕСТКИЙ ВАГОН И ВОЗВРАЩЕНИЕ
Штат советского генерального консульства в Герате перешел границу 19 июля 1922 года. Полковник Абду-Рахим-хан выехал к нам навстречу из Чильдухтерана; он поклонился до ушей коня и спросил, довольны ли мы путешествием, почестями, мехмандаром и поваром. Мы поблагодарили полковника. Он приложил руку к каске, поднял коня на дыбы и повернул его боком. Караван тронулся; мы оглянулись: полковник стоял на бугре у дороги, как конный монумент. И мы разъехались в разные стороны как дуэлянты, обменявшиеся выстрелами. «Большой почет, большой почет, — сказал мехмандар. — Его светлость приказал воздать вам почет. Кто прожил в Афганистане больше года, тот почти афганец».
Граница. Выбеленный известью домик без дверей и окон. На полотняных койках спят босые пограничники. Двое встали, не торопясь, отвязали коней и выехали к нам на дорогу. «Здравствуйте, товарищи», — сказал консул, задыхаясь от перебоев сердца. Он пересел в тахтараван и лежал весь желтый, в марле и бинтах. Кроме тропической малярии он был болен тропической накожной болезнью, затем пороком сердца и неврастенией. Это сделал в два года старый Герат. Пограничники ехали позади нашего каравана. «Никакой встречи, — сказал консул, — никого. Мы же предупредили — и никакой встречи. Но ведь два года!»
Афганский конвой проводил нас до дверей одноэтажного домика. Там, на деревянной вывеске — выцветшие буквы: «Уполномоченный отдела внешних сношений в Кушкинском и Тахтабазарском районе». Восемь афганских кавалеристов, четверо слуг, мехмандар и каракеши остановилась у дверей уполномоченного отдела внешних сношений. Здесь прекратил существование штат генерального консульства РСФСР в Герате. В качестве обыкновенных смертных мы сидели в столовой товарища Юлина. Жена уполномоченного в Кушке наливала нам и мехмандару жиденького чаю. Товарищ Юлин сидел, заложив ногу на ногу, так, чтобы не было видно заплаты на синих галифе. Это был Юлин, гроза афганцев, гроза дипкурьеров, отважный сторож дипломатических привилегий, неутомимый противник пограничного полковника Абду-Рахим-хана. О нем говорил, бледнея от злости, Ахмет-хан: «Афганистан, дружба, Советская Россия, но Юлин, Юлин»! Получалось так, что две великие страны готовы броситься в объятия друг другу, но между ними стоит Юлин в черной косоворотке и синих галифе. Мы смотрели на смирного, скромного, чихающего в ладонь человека, и мехмандар, младший назир наместника, тоже смотрел на страшного Юлина. Назойливая артиллерийская батарея с точностью секундомера стреляла в Кушкинских горах. Мы слушали эту канонаду, как соловьиные трели, а младший назир наместника зло смотрел на Юлина, точно это по его приказу с пяти часов утра стреляли пушки Кушкинской крепости. Он отпил глоток чаю; чай ему не понравился; он встал и сказал: «Бааман-и-худа» (поручаю вас богу) и поклонился. Мы простились с афганским конвоем, и караван тронулся по широким улицам Кушки. На подоконниках казарм сидели курсанты и вслух судили афганских коней. Кушкинская батарея стреляла, как бешеная, афганские лошади горячились и поводили ушами, и наконец все исчезло за воротами крепости.
