Он дал ей все, и, поверьте, искренне любил ее. Тем более ужасным для меня было узнать, что она, обладая прекрасными возможностями, просто лежащими у ее ног, пренебрегла всем и… И я не мог понять, поначалу, винил во всем его, его богатство, эти чертовы деньги, и только потом, спустя несколько лет после происшедшего, в полной мере осознал, что виной всему был я и только я. Ведь это мое отчаянье она видела из года в год. Это я сдался и оказался на обочине общества, подавая тем самым пример. О, что это был за ужасающий пример… Она видела жертву перед собой и впитала это отношение, будучи настоящей папиной дочкой. Никакие деньги, никакая забота не вытравили бы этот яд из нее.
Поначалу все казалось невинным. Она увлеклась эзотерикой — тогда, в условиях хаоса, эзотерика была подобна наркомании… Вот только ей не нужно уже было забывать. Она могла выбирать жизнь. Могла идти туда, куда ей заблагорассудиться. А выбрала… Кошмар.
Когда она ушла из дома в первый раз, жена мне даже не позвонила. Не посчитала нужным. Ее бизнесмен напряг свои связи в милиции и буквально через три дня Марьяну нашли. Кажется, у них это называется ашрам… Она плакала, не хотела возвращаться домой, кричала, что она уже дома.
Быть может, если бы они придали больше значения этим словам, все обернулось бы по-другому. Но ни жене, ни этому чертову олигарху не пришло в голову, что последствия их невнимательности могут быть куда более серьезными.
Марьяна снова убежала буквально через два месяца после первого… инцидента. Недели две до происшествия были тихими. Она подолгу беседовала с матерью. Рассказала ей, что ушла из секты, что разочаровалась в учении и хочет больше времени проводить с семьей. Планировать свое будущее.
Все это было ложью.
Ее так и не нашли. Ни деньги, ни связи не помогли разыскать мою девочку. Она пропала, как в воду канула. И вместе с нею пропал и я.
Я дал жене долгожданный развод, более того, выступил инициатором этой процедуры. Она была удивлена и, кажется, до сих пор так и не поняла, насколько символично для меня было поставить подпись под документом, удостоверяющим наш окончательный и бесповоротный разрыв.
У меня более не было жены. Не было и дочери, ведь я уверился в том, что она умерла.
Я уволился с работы. Большую часть времени проводил в темной неубранной квартире, не утруждая себя даже готовкой.
Каждый вечер я выходил на балкон и смотрел вниз с высоты девятого этажа. Там, не больше букашек, копошились люди. Их нелепое, ни на секунду не прекращающееся движение сводило меня с ума. Мне казалось, что я вижу перед собой муравейник, целеустремленный в своей бессмысленности. Все эти… мешки из плоти — как важно они вышагивали. Абсурдными казались мне все их стремленья и чаянья — ведь в результате они получали смерть. Смерть была уравнителем, даруя единый статус и бедным и богатым; и здоровым и больным. Стоило ли проживать положенные каждому годы в ожидании конца, если можно было ускорить его неизбежность и тем самым доказать единственно данное человеку право — право на принятие окончательного решения.
