Андрей попытался сказать что-то, но почувствовал, что проваливается, как это бывает во сне, словно древнее кресло под ним раскрылось, явив под собой бездну. Мир вокруг начал меркнуть, таять — предметы становились зыбкими и одновременно какими-то вязкими. Он попытался было вдохнуть, но почувствовал ужасную боль в слизистой — горло мгновенно высохло, а воздух затвердел, превратившись в острые камни. Перед глазами заплясали черные мушки, в висках загрохотали молоты — он почувствовал, что сердце его сначала заколотилось в бешеном ритме, а потом, внезапно остановилось и взорвалось серией аритмических колебаний.
Он начал падать, проваливаться внутрь самого себя и понял, что сейчас, должно быть, умрет. Но одновременно с этим он четко осознавал, что то, что ждет его здесь, в этом гиблом месте, — куда страшней и омерзительней любой самой болезненной смерти. Стоит поддаться этому тошнотворному засасывающему ощущению, и оно утащит его на глубину самой глубокой и черной бездны, в бездонном зеве которой он будет обречен на вечные страдания, окруженный порождениями чудовищного, противоестественного зла. Лишь это ужасное предчувствие побудило его не сдаваться, но бороться с удушающим обмороком.
Он снова попытался вдохнуть, впустить в себя твердый и колкий воздух. Он услышал хрип, подобный тому, что издает водопроводный кран, отдающий последние капли воды, и с ужасом понял, что хрипит он сам. Потом он услышал и иные звуки, столь же омерзительные. Кто-то заходился в выворачивающем влажном кашле. Кто-то невнятно бормотал — слова растягивались в бесконечный монотонный ряд, наскакивая одно на другое, из них выпадали целые куски, образуя некую непрерывную какофонию. Но даже эти страшные звуки показались ему спасительным якорем, и он ухватился за них и потянулся к свету, к пасмурному гнилому свету, забивающему салон «Москвича».
Машина мертво стояла на месте. Салон был наполнен светящимися крошечными частицами, похожими на пыль. Они оседали на стеклах, на дешевом пластике и таяли, оставляя после себя грязновато-слизкие потеки.
Громов кашлял, согнувшись в три погибели, то и дело ударяясь о бардачок и умудряясь виртуозно материться между приступами кашля.
Кольцов сидел неподвижно, вцепившись обеими руками в руль — костяшки побелели и резко выпирали на красноватой шершавой коже. Его уши багровыми пятнами выделялись на фоне седых волос.
Андрей осторожно набрал в легкие воздух и, несмотря на то что горло саднило так, словно он битый час практиковался в глотании опасных лезвий, ему удалось хоть как-то дышать. Перед глазами то и дело вспыхивали звезды; в висках затравленно стучала кровь — при этом было холодно, настолько холодно, что он не чувствовал рук, безвольными опухшими подушками лежавших на коленях. Он открыл рот и внезапно закашлялся, чувствуя, как что-то омерзительно постороннее перекрывает гортань. Даже не задумываясь о том, что делает, он попытался избавиться от гнусного препятствия и неожиданно отхаркнул прямо на руки огромный серовато-зеленый плотный ком слизи.
