— Юра! — закричал Громов.
Кольцов вздрогнул и внезапно резко нажал на тормоз так, что Андрею показалось, еще чуть-чуть и «Москвич» разорвет пополам.
— Что? — старик невидящим взглядом уставился в туман, — где? Вот черт, черт!
— Я же предупреждал, — проворчал Громов.
— Надо бы назад, — заволновался Кольцов. Он снова повернулся и посмотрел мимо Андрея.
Андрей и сам повернул голову и увидел все ту же стену серого, грязного, мокрого тумана, подобно сгнившим тряпкам колышущуюся за окном.
— Езжай вперед, — тихо сказал Громов, — потихоньку…
Кольцов нажал было на газ, но машина заскрипела и осталась на месте. Мотор начал надсадно кашлять, как старик, задыхающийся от астмы.
— Тихо, тихо, — Громов говорил осторожно, медленно, не повышая голоса, — давай еще раз. Сцепление, передача, и…
«Москвич» взревел и рывком тронулся с места. Андрей с омерзением продолжал смотреть за туман — ему казалось, что водянистые и неожиданно материальные клочья его цепляются за стекло, удерживая машину.
— Теперь молчим и тихонько едем, — Громов повернулся к Андрею, — Андрей, хм-м… — он помолчал, — Евгеньевич, вы ведь Евгеньевич, верно? Вашего батюшку ведь звали Евгений, так? — он неожиданно широко улыбнулся, и Андрей заметил, что у него удивительно плохие зубы, стершиеся почти до пеньков.
Он кивнул, не задумываясь. В это мгновение произошла странная вещь. Свое собственное имя, а тем более отчество показались ему чуждыми, как кусок мяса, застрявший между зубами. Ему даже захотелось сказать Громову, что тот ошибается. Чувство было настолько же сильным, насколько и мимолетным. Впрочем, Громов явно что-то заметил — его улыбка, весьма неприятная улыбка, превратилась в волчий оскал.
— Андрей Евгеньевич, — выделяя каждое слово, повторил он, — не соблаговолите ли вы прижать правую руку к левому боку так, чтобы ваша ладонь упиралась в нижние ребра. А левую руку, если вас не затруднит, поднимите и прикройте ею глаза.
Андрей уставился на него, не веря своим ушам. Почему-то именно эти указания показались ему едва ли не самым безумным событием из всего происшедшего с ним за последние несколько дней.
— Я не понимаю… — начал было он, но Громов прервал его. Теперь в его голосе ощущалось нетерпение и… страх? Был ли это страх?
— Андрей, делайте, прошу вас, как я говорю. Правую на левый бок. Прижмите к ребрам и сильно. А левую…
Машину сильно тряхнуло. Одновременно с этим Громов, потеряв к Андрею всяческий интерес, с удивительным проворством прижал собственную правую руку к ребрам, а левой ладонью прикрыл глаза. Лицо его мгновенно потеряло цвет, стало восковым, потом мертвенно-белым.
