— Это и меня удивляет, по правде говоря, — ответил, крутя усы, полковник, — если ему нужен человек, умеющий владеть саблей, то ему незачем было снисходить до лейтенантов. Он мог обратиться прямо к полковнику.
А затем Ласалль ласково потрепал меня по спине и добавил:
— Впрочем, каждому человеку своя удача. Вперед, мальчик! Кто знает, может быть вам доведется обменять свою шапочку на треуголку.
Было только два часа. Ласалль ушел, пообещав зайти к четырем и отправиться вместе во дворец. Я строил тысячи предположений, стараясь решить — зачем меня призывает император. Раздумывая таким образом я, в конце концов, решил, что император призывает меня потому, что нуждается в храбром офицере.
Придя к такому решению и страшно обрадованный им, я стал писать письмо матери, в котором сообщал, что меня ждет император, желающий со мной посоветоваться об одном важном деле. Получив мое письмо, матушка должна была убедиться в том, что у императора большой ум, и что он всегда знает, с кем нужно советоваться.
Ровно в половине четвертого в мою комнату вошел Ласалль в сопровождении хромого статского господина, который был одет в черный костюм с белыми кружевами. У нас в армии мало знали статских, но этого господина знали все, потому что он был единственным во всей Франции человеком, с мнением которого считался сам император.
— Господин Талейран[3], — произнес, Ласалль, — позвольте вам представить лейтенанта Этьена Жерара.
Я поклонился, а государственный деятель оглядел меня с ног до головы. Взгляд его впивался в меня, как острие рапиры.
— Сообщили ли вы лейтенанту об обстоятельствах, при которых император приказал ему явиться? — спросил Талейран своим сухим, скрипучим голосом.
— Вот как это случилось, юноша, — начал Ласалль. — Сегодня утром я был у императора в кабинете. Вдруг ему приносят записку. Он разорвал конверт, глянул на письмо и вздрогнул так, что письмо упало на пол. Я поднял письмо и подал ему, но император уже ни на что не обращал внимания. Он уперся глазами в стену, точно там было привидение. Наконец, он пробормотал: «Fratelli dell'Ajaccio». У императора был совсем растерянный вид. Мне даже показалось, что он сошел с ума, да и вы были бы такого же мнений, господин Талейран: нужно было только видеть глаза императора в эту минуту. Прочитав письмо, он полчаса или даже более сидел без малейшего движения.
— Ну, а вы? — спросил Талейран.
— Я стоял, не зная, что мне делать. Наконец, император пришел в себя и спросил:
