Тайна - Борис Борисович Медовой

— Странный мне сон приснился, — негромко сказал Каштан. — Будто птицы улетают с острова…

Соседи по палате удивленно взглянули на него. Каштан лежал на спине, натянув одеяло до подбородка, и смотрел в потолок. Бледное его лицо со впавшими глазами было похоже на алебастровую маску.

Игорь спросил у Каштана:

— А что это был за остров, Юра?

— Не знаю. Наяву я такого сроду не видел. Голый, каменистый остров. И птиц на нем — тьма-тьмущая. По их как будто что-то напугало, и они удирают… целыми тучами.

Юрий настолько ослаб за последние недели, что даже говорить ему было трудно. И тихий голос его напоминал шелест.

Сопалатники относились к Каштану с чувством острой жалости. Они знали, что Юрий обречен, испытывали перед ним что-то вроде вины. Хотя никто не объяснит, почему скорбный жребий падает на одного и минует другого. Почему троих обитателей палаты судьба пощадила, а от четвертого — Каштана — болезнь так и не захотела отступить. Она вгрызалась в него все упорней и злей. И теперь Юрий угасает. Жить ему осталось совсем недолго.

Больничному быту присущи свои горестные ритуалы. И сопалатники Каштана — Иван Михайлович, Игорь и Вениамин — уже могли предсказать, что произойдет через неделю-другую. Наступит день, когда Каштана отгородят ширмой. А через сутки-двое после этого, вероятней всего в предрассветный час, случится неизбежное.

Уже сейчас можно уловить смятение в глазах лечащего врача Ии Львовны, стоит ей появиться в палате. И в голосе заведующей отделением Поповой во время разговора с Каштаном чувствуется душевное напряжение.

В туберкулезной больнице все четверо оказались почти одновременно — в самом начале зимы.

Старший среди них по возрасту Иван Михайлович к недугу относился с философским спокойствием, воспринимал его как временную помеху, подлежащую устранению. Он был востоковедом и даже здесь не прекращал научной работы, вычитывал гранки, вел переписку. Иван Михайлович занимался исследованием роли ислама в новейшей истории. Он мог часами охотно и со вкусом рассказывать Игорю, Юрию и Вениамину о народах Востока, о мусульманских обычаях, о Коране и пророке Мухаммеде, открывая им совершенно неведомый, причудливый мир.

Первые месяцы и Каштан принимал участие в общих беседах, спорах, воспоминаниях. Но болезнь постепенно стала отнимать у него все больше сил — и физических и душевных. Он стал реже говорить, улыбаться, меньше двигаться. Им овладела апатия. Часами лежал в задумчивости или полузабытьи, вяло отвечал на вопросы врачей и сопалатников. Хворь изнуряла его. Свою немощь он стал особенно ощущать в последнее время, с наступлением весны.