Но в пределах Российской империи дела шли своим чередом. Спокойное течение московской жизни было нарушено осенью 1830 года, когда до старой столицы с юга дошла страшная болезнь – эпидемия холеры. Надежные способы ее лечения в то время еще не были известны, а меры борьбы – примитивны: оцепление мест, где обнаружилась болезнь, устройство карантинов для проезжающих, окуривание их и их вещей дымом костров. В начале сентября отметили первые случаи заболевания холерой, а с каждым следующим днем все возрастало число смертельных исходов болезни.
В Москве возникла паника. Выезд из города закрыли. «Мрачные толпы народа стояли на перекрестках, – вспоминал А. И. Герцен, – и толковали об отравителях; кареты, возившие больных, шагом двигались, сопровождаемые полицейскими…» По призыву князя Д.В. Голицына составился комитет из богатых помещиков и купцов. В несколько дней было открыто двадцать больниц на пожертвованные деньги. Купцы давали даром все нужное: одеяло, белье, теплую одежду. Учащихся гимназий и университета распустили по домам, но студенты-медики добровольно пошли работать в больницы. Многие лавки и рынки закрылись. Привычная светская жизнь замерла. Большинство москвичей заперлось в своих домах, с ужасом поглядывая в окна: не едет ли там страшная повозка с телами умерших?
Митрополит Филарет поначалу выказывал спокойствие и по обыкновению в проповеди осмыслял происходящее. 18 сентября на освящении храма святого Василия Великого на Тверской улице он произнес слово, в котором сказал: «Царь Давид впал в искушение тщеславия, хотел показать силу своего царства и повелел исчислить всех способных носить оружие… Еще не кончилось исчисление народа, как царь почувствовал в совести своей обличение греха и страх наказания от Бога. В самом деле явился пророк и по повелению Божию предложил Давиду на выбор одно из трех наказаний: войну, голод, мор… Открылось наказание греха, и совершилось покаяние Давида… Отложим гордость, тщеславие и самонадеяние. Возбудим веру нашу. Утвердимся в надежде на Бога и на имя Иисуса Христа, Ходатая Бога и человеков, Спасителя грешных и погибающих. Исторгнем из сердец наших корень зол – сребролюбие. Возрастим милостыню, правду, человеколюбие…».
Вероятно, митрополит имел в виду столько же Императора Николая Павловича, сколько и каждого из молящихся, ибо всякий из них был «царем» в своем доме и мало кто мог удержаться от греховных страстей тщеславия и сребролюбия. Проповедь быстро стала известна в Зимнем дворце. Самолюбивому Николаю Павловичу подсказали, что оппозиционный митрополит Московский обвиняет его как причину массового бедствия. И царь очень обиделся.
