У Мелиссы были глубокие амбивалентные чувства по отношению к Итану, и на ее отношения с ним в значительной степени влияли отголоски ее собственного детского опыта отношений со своей матерью, представлявшей собой ненадежный объект, который не мог поддерживать безопасную среду. Это связано со степенью нарушенности ее привязанности, с ее собственным чувством лишенности материнского внимания и заботы, а также слабого понимания своих собственных психических состояний. Она осталась в значительной степени эмоционально зависимой от других людей и неспособной выносить сильные эмоциональные переживания, как свои собственные, так и чужие. Похоже, она не интернализировала контейнирующий и надежный материнский объект, который мог бы помочь справляться с ее чувствами ярости и подавленности. Эти трудности вновь возрождались к жизни и усугублялись в тех ситуациях, когда она сталкивалась с материальными сложностями, оказывалась без поддержки с беспомощным и требовательным ребенком на руках. Она была испуганной молодой женщиной, чей собственный опыт переживания жестокости глубоко повлиял на ее способность заботиться о ее первом сыне. Ситуация Мелиссы подпадает под описание физического насилия, которое было представлено в начале данной главы. Де Зулуета пишет о детях-жертвах насилия, которые сами становятся родителями:
Они хотят быть действительно хорошими родителями. Но их детским ужасам и мучениям не было позволено исчезнуть. Казалось бы, уже забытый опыт жестокости или безразличия со стороны их родителей был интернализован в форме ментальных репрезентаций, которые будут устойчиво влиять на их восприятие, мышление и поведение, хотя и на бессознательном уровне. Зачастую именно среди криков и слез их собственных детей эти травматические переживания вновь оживают, даже если они продолжают оставаться неосознаваемыми.
(De Zulueta, 1993, p. 4)
Общие рассуждения, вытекающие из приведенного выше в качестве иллюстрации клинического случая, включают соображения об идентификации Мелиссы с агрессором как о способе психической защиты от подавляющего чувства уязвимости, воспоминаний о насилии в детстве и о том, как она превратилась из ребенка, внесенного в Реестр несовершеннолетних лиц, находящихся в ситуации вероятной угрозы, в молодую мать, которая сама уже подвергала риску своего сына. Символическое значение «заботы» социальных служб для Мелиссы, которая не получала адекватной защиты в своем детстве, также оказалось значимым фактором в развитии ситуации, поскольку она чувствовала, что социальные работники преследуют ее и заранее убеждены в том, что она покажет себя с худшей стороны в тех мероприятиях по оценке ее способностей, которые они проводили. Возможно, она чувствовала зависть к Итану, получавшему заботу, в отличие от нее самой, чьими потребностями в детстве пренебрегали. К тому же информация о происхождении Мелиссы, которая была доступна отделу социальных служб, послужила основанием для помещения ее в категорию женщин, которые могут представлять угрозу для своих собственных детей, что и было сделано на основе материнского пренебрежения ею в детстве и истории сексуального и физического насилия над ней. В этом контексте и специалистам, и родителям оказывается трудно подойти к проблемам защиты детей с полной объективной ответственностью, и они неизбежно занимают полярные по отношению друг к другу точки зрения.
