Спор жизни со смертью есть спор о том, кто властвует в реальности – чистый объект, мертвая вещь, или же «льющаяся через край жизнь», возможности воплощения и перевоплощения которой беспредельны? Многообразие типов философской мысли двоится на философии жизни и субъекта, с одной стороны, и философии смерти и объекта – с другой. Платон и особенно Плотин дают нам матричную форму философии жизни в указанном смысле (но не в смысле поздней, ницшевской, ее вариации). Николай из Кузы, Бруно, Шеллинг, вся экзистенциальная мысль – формообразования той же по типу философии. А вот сциентистские варианты философии, различные объектоцентрические монистические метафизики представляют собой философии смерти и вещи в указанном смысле. Существует, однако, и промежуточный между ними тип философствования.
Пришвин пишет о смерти как о радикальной метаморфозе: «Смерть есть смерть не тем, что умрешь, кончишься, а что все в мире представится тебе в ином измерении. <… > В свете смерти все переменяется, и вот та перемена именно и разлучает с живыми»[119]. Бытием владеет дух метаморфозы, которому смерть не помеха: она сама ему подвластна. По сути дела так говорит о смерти и Габриэль Марсель, например, в той яркой, запоминающейся сцене, которой заканчивается книга его высказываний «Ты не умрешь»[120].
Тема бессмертия, как мы видели, связана с темой личности. Обоих мыслителей соединяет персоналистическая интенция мысли, а также установка на конкретность метафизики, к которой они стремятся[121]. Для Пришвина личность, личное бытие имеет онтологический приоритет по отношению к вещному бытию. Как художник-мыслитель он сосредоточен на том, как сориентировать свое слово на каждую личность, на каждого читателя. Писатель – совсем не писатель, поэт – не поэт, если они не способны найти «ключики» для беседы с каждым как личностью. Художественное мышление это раз-личающее мышление, мышление чувствующее и умеющее воссоздавать лично адресованный характер своего послания. Пришвин стремился быть таким и в своей дневниковой мысли, а не только в собственно художественных произведениях.
Вспоминается в связи с этим один неологизм Пришвина, часто им употребляемый в его дневниках: «человечина». Это негативно окрашенное выражение близко по смыслу к понятию «абстрактный человек», «все» (ср. «всемство» у Достоевского). «Все» существует в каждой личности как то, в чем она равна всем другим. «Все люди смертны, а я человек, – говорит Пришвин. – Все умрут, а я как-нибудь проскочу»
