Торопливо взяла кусок хлеба, намазала его джемом и принялась есть. Вначале она, очевидно, стеснялась меня, но затем осмелела и с огромным аппетитом съедала кусок за куском. Лицо ее раскраснелось, на лбу выступили капельки пота. Никогда я не видел, чтобы человек с таким удовольствием ел. После хлеба с джемом принялась за колбасу, ужасно пахнущую чесноком. Чтобы не стеснять Франческу, я вышел во двор, закурил тощую бразильскую сигарету. Во дворике, да и на улице, царила тишина. Фавелы засыпали. Не спал лишь город внизу, сияющий огнями. И если прислушаться, можно было услышать тихую музыку, грустную и нежную, доносившуюся сюда, в кварталы нищеты.
Франческа села рядом со мной, обняла, и так долго мы сидели молча, прислушиваясь к неясным шорохам ночи и думая каждый о своем. Она задремала, опустив голову мне на плечо, и вновь бесконечная жалость к ней захватила меня. Бедная девочка, она, наверное, совсем одна. Кого она встретит завтра? Как будет жить? Сколько сейчас, вот в эту минуту, бродит по улицам Нью-Йорка, Рио-де-Жанейро, Монтевидео и других городов таких полуголодных девушек! Улицы больших городов! Сколько горя вы повидали, сколько слез!
Утром, простясь с Франческой, оставил ей половину содержимого своего кошелька. Выбравшись из фавел, я поспешил в порт. Солнце только встало, и широкие полосы света и теней лежали на дороге, расцветив ее, как зебру. В порту было по-прежнему тихо. Расспросив редких прохожих, я нашел довольно скоро белое приземистое здание, где находилась биржа труда. По мостовой расхаживало трое оливковых парней в желтых рубахах. На рукавах у них краснели повязки, а на груди и спине висели бумажные плакаты с множеством восклицательных знаков не только в конце слов, но и перед ними. Таких же ребят с плакатами я видел в Нью-Йорке. Не понимая написанного, я прошел мимо к дверям конторы биржи.
— Эй, подожди, приятель! Куда идешь?! — крикнул один из них, коверкая английские слова.
Я остановился. Эти трое парней, смуглых до черноты «сэндвича», быстро подошли ко мне, шелестя своими плакатами.
— Наниматься хочешь? Иди, иди! Но смотри, на пароходе тебе намнут бока.
— На каком пароходе? Чего болтаешь? Я только прибыл в Рио-де-Жанейро и ищу работу.
— Видим. Шагай, шагай! Тебя ждут. Ты же янки! Тебе наплевать, что наши докеры и моряки бастуют. — Затем, ткнув кулаком в свой шелестящий плакат, парень, очевидно, истощив запас английских слов, залопотал что-то скороговоркой.
