Дорога дней | страница 47
Я уж не говорю о том, что с наступлением весны «магазин Масисяна» закрылся, потому что вновь открыли старый, и мы впервые в жизни увидели современную витрину.
Новостью было также появление на нашей улице незнакомых молодых парней. Они вырыли ямы вдоль узких мостовых и на равном расстоянии друг от друга вбили высокие столбы. Я и Чко уже знали, что проводят электричество, и часами наблюдали за парнями, которые, прицепив к ногам зубчатые полукольца — «кошки», — карабкались по столбам и крепили фаянсовые катушки.
— Ведь я говорил, Месроп, ведь я говорил! — возбужденно повторял Газар одну и ту же фразу.
Но самым главным событием было освобождение отца Погоса. Правда, суда еще не было и Торгома отпустили только на поруки (конечно, благодаря Газару и товарищу Сурену), но и это уже что-то да значило.
Надо было видеть, сколько народу собралось у ворот дома предварительного заключения встречать Торгома! Все были здесь — я, Чко, Амо, семья Торгома, товарищ Сурен, Газар, мой отец, Мариам-баджи, Србун и даже парон Рапаэл.
Было утро. Часовой у ворот смотрел на нас со снисходительной улыбкой человека, привыкшего к таким процессиям. Мать Погоса, совсем потерявшая голову от радости, все угощала его печеньем, а тот с напускной строгостью повторял:
— Отойдите, отойдите, нельзя, сестрица…
Наконец Торгом вышел. Мы ожидали увидеть его совершенно другим, но это был прежний керосинщик Торгом. Только с той разницей, что он был чисто выбрит, а под черным френчем сверкал белоснежный воротник рубашки.
— Здорово, народ! — весело крикнул он.
— Торгом-джан… — простонала мать Погоса.
— И чего тебе нужно от бедной сиротки! — возмутилась Мариам-баджи.
Младшие братишки Погоса повисли на отце. Парон Рапаэл нанял фаэтоны, и мы поехали домой. Только товарищ Сурен, инициатор и организатор этого радостного события, не поехал с нами — он спешил в мастерскую.
В этот день в доме Погоса царило необычное оживление: приходили с поздравлениями со всех концов квартала. Каждый раз, когда входил новый гость, отец Погоса вставал с места, здоровался с ним за руку и, улыбаясь, спрашивал о «житье-бытье».
— Да ты о себе расскажи, — отвечали они, — что это за напасть была такая?
— Не знаю, братец, не знаю. Сказано ведь: «Пришла беда — отворяй ворота».
И вновь заходил разговор о злополучном бидоне.
— Бидон-то наш, слов нет, — говорил Торгом, — но как эта посудина туда попала, никак не уразумею.
Вечером пришел с поздравлениями Врам. Он был очень пьян, из кармана торчало узкое горлышко бутылки. Вошел, пошатываясь, и прямо у дверей всхлипнул как маленький:
