Но случалось, Врам возвращался не особенно пьяным. Тогда, как говорил мой отец, он становился «слаще патоки», улыбался, вперив неподвижный взгляд в одну точку, старался ходить прямо, не покачиваясь, и то и дело плакал, просто так, без всякой причины… В такие дни он щедро раздавал ребятишкам дешевые конфеты, и больше всех доставалось Погосу и Мко.
Как-то в воскресенье, когда я, Чко, Погос и Амо играли во дворе, из дома парона Рапаэла послышался крик. На балкон выскочила Каринэ, а за ней тикин Грануш. Одной рукой Грануш воинственно размахивала шваброй, а в другой держала несколько книг и тетрадей. Каринэ с громким плачем, припадая на одну ногу, бросилась к Мариам-баджи, а Грануш с балкона швырнула ей вслед книги и тетради. Как раскрытые веера, они закружились в воздухе и упали в снег, а тикин Грануш уже сыпала проклятиями:
— Чтоб тебе провалиться, бесстыжая! Ученой заделалась на мою голову! В доме все вверх дном, а она сидит, книжки себе почитывает. Вот погоди, придешь домой, эту швабру о твою голову обломаю, не будь я Грануш!
— И чего тебе нужно от бедной сиротки! — возмутилась Мариам-баджи.
— Сдалась она мне! На голову села, барыня…
— Я буду, буду читать! — плакала Каринэ.
Неожиданно взорвался Погос:
— Ты… ты… какое ты имеешь право бить ее?..
Но Грануш не дала ему договорить:
— Заткнись, бандитское отродье!
На минуту все оторопели.
В это время раздался голос Врама, стоявшего в дверях своего дома:
— Неправда, неправда, его отец не бандит, его отец… Сама ты бандитка, и твой муж…
Вышел Газар. Он не слышал предыдущего разговора и, накинувшись на Врама, грубо втолкнул его в комнату. Ни к кому не обращаясь, Газар зашумел:
— Что за галдеж устроили? Не двор, а настоящий духан!
Тикин Грануш с проклятиями вошла в дом. Амо подобрал рассыпанные книги и тетради. Мариам-баджи увела Каринэ. А мы с помрачневшим Погосом вышли на улицу. Воскресенье, как говорил мой отец, пошло «насмарку».
Настала весна. Возобновилось строительство школы. Стены поднялись на несколько метров. Каждое утро, после службы, отец Остолоп приходил сюда и внимательно следил за работой. Лицо его вытягивалось с каждым днем. Рабочие и мастера, успевшие привыкнуть к нему, шутили:
— Ты не серчай, святой отец. Достроим школу — заведующим тебя назначим.
Он не отвечал, подбирал полы широкой рясы, чтобы не вымазаться известкой, и направлялся в кофейню черного Арута.
Но в эту весну произошли и другие события. Мы узнали столько новостей, что их хватило бы для разговоров на целый год.
