Арест отца Погоса был как гром среди ясного неба. А в их доме словно сама смерть поселилась. Когда уводили дядю Торгома, мать Погоса громко запричитала, стала бить себя по коленям и, потеряв сознание, упала на руки моей матери и сестрицы Вергуш. На шум сбежались даже из других дворов.
Придя в себя, мать Погоса вновь заголосила:
— Горе мне, горе!..
Женщины пытались ее успокоить. Вокруг, хмурые и растерянные, стояли мужчины.
Один только Григор, самый младший в семье керосинщика, беспечно играл с клубком красной шерсти.
Я, Чко и Амо стояли рядом с Погосом. Мы молчали. Хотелось сказать Погосу что-нибудь утешительное, но что в таких случаях следовало говорить, мы не знали.
Двухлетний Григор, оставив клубок, пошатываясь, сам похожий на тугой клубочек, подкатил к нам. Обняв брата за ноги, он попросил:
— Дай еще клубочек.
Погос посмотрел на братишку с нежностью, и вдруг впервые за все время я увидел слезы на его глазах.
— Погос-джан, Погос, — только и мог сказать я, сам еле сдерживая подступающие к горлу слезы.
Арест Торгома был трагедией для его семьи. Это понимали все, даже мы, малыши. Ведь Торгом был единственным кормильцем в доме. Старшему, Погосу, едва исполнилось тринадцать лет, а, кроме него, было еще четверо, мал мала меньше.
В тот день никто из нас не пошел в школу. Пытаясь хоть чем-нибудь утешить Погоса, я принес из дому свой новенький блокнот в красивой обложке, подарок тетки, и молча протянул ему.
— Что это? — удивленно спросил он.
— Блокнот.
— Ну и что?
— Да ведь зачем он мне, Погос-джан, пусть твой будет, ты в пятом, будешь туда уроки записывать, по физике.
Погос посмотрел на меня с благодарностью и грустно сказал:
— Какой там пятый! Может, и в школу теперь не придется ходить.
— Как так? — удивился Чко.
— Да ведь надо же кому-то зарабатывать. Пойду учеником в мастерскую к товарищу Сурену.
— Нет, сынок, — прервала его мать, — в прачки пойду, в чужих домах работать буду, а вас от учения не оторву…
Не только Погос, но и я и Чко за эти несколько часов повзрослели на несколько лет. Мы вдруг поняли: чтобы жить, нужны деньги, а деньги, как часто повторял парон Рапаэл, «не сливы, на дереве не растут».
Мужчины вышли на улицу и остановились у ворот, переговариваясь. И мы за ними.
— Торгом бы такой глупости не натворил, — сказал Газар.
— А что он имел против кооперации? — недоуменно спросил отец.
Они еще беседовали, когда вразвалочку подошел Врам. Он был пьян и что-то напевал под нос.
