Так жили городок и плебания в добром мире и согласии, питая и поддерживая друг друга. И лишь когда над Шпотавой стали пролетать советские самолеты и вдали раздались залпы январского наступления, когда на снегу замелькали фигурки удиравших немцев, когда появились первые отряды советских разведчиков, — лишь тогда в городке захлопнулись ставни и в плебании замерла жизнь, впрочем, всего на один день. Наутро после освобождения Шпотавы ксендз-декан отслужил благодарственный молебен, благословил наполнявшую костел толпу молодых людей в коротких полушубках, прочел проповедь о христианском долге польской молодежи перед католической культурой, назвал Польшу форпостом христианства, напомнил о временах, когда Шпотава была во власти татар, которые пугали женщин своими раскосыми глазами и торчащими скулами, стреляли из луков в невинных младенцев и насиловали девушек, поговорил о рыцарстве и гусарах, о пути Собесского, о любви к родине, о радости по случаю освобождения Польши, еще раз благословил смиренно преклонивших колена молодых людей в полушубках и, наспех позавтракав, уехал в Кельцы посоветоваться с епископом, как действовать дальше.
А Шпотава, пережив еще одну блистательную вспышку спекуляций, — было-таки чем поживиться, когда немцы побросали свое имущество, а парни в полушубках перестреляли и ту малую толику евреев, которые, вернувшись из лагерей, надеялись поселиться в своих старых жилищах, — Шпотава зажила прежней довоенной (вернее, военной) жизнью. Увы! Уже появились в местечке первые пепеэровцы, взялся за работу Отдел государственной безопасности, и идиллия, вожделенная идиллия военных времен, разлетелась прахом, и даже у орла свалилась с головы корона, зато хохолок был зачесан так лихо, как у молоденького паренька из ОГБ, который глаз не сомкнет, а убережет Польшу от беды.
* * *
Миновав костел, капрал Есенек спустился по извилистой дорожке парка, мельком оглядел пасшихся под дубами госхозовских коров и прошел к службам. Полюбовавшись на новую, еще не достроенную льносушильню, он направился в контору. Пожал руку директору, который сидел под большим портретом Сталина, против доски с указаниями норм полевых работ и что-то писал, и спросил:
— Ну как, пойдем?
Пройдя между сушильней и недавно выстроенным свинарником, они вышли в поле. Директор госхоза, плотный, приземистый мужчина, приехал на Краковщину из-под Белостока. Малоземельный крестьянин, он всю войну партизанил, из партизан пошел на организационную работу в уездном комитете партии СЛ
