Предложение звучало заманчиво, однако эмоциональность Михаила всегда проигрывала прижимистости, потому он молча достал из кармана кошелёк.
— Вот-вот, в кошелёчке и носите! Средство верное, безотказное, — засуетился мужик при виде банкнот. — Вы у меня сегодня первый покупатель, а покупатель-мужчина — примета хорошая! Может, всё-таки Циолковского возьмёте, а? Или хоть Менделеева?
* * *
Михаил брёл по пустынному анапскому пляжу, наблюдая за галдящими, недовольными всем вокруг, голодными чайками, которых спугнул весёлый лабрадор, осчастливленный спустившим его с поводка хозяином.
Курорт ранней весной — совсем другой город, ничем не напоминающий развесёло-пьяную летнюю феерию. Тихий, спокойный, даже скучный, с редкими апатичными людьми, плетущимися по своим делам так вяло, словно едва вынырнули из летаргического сна и уже не против в него вернуться.
Однако профсоюзную путёвку в пансионат, подведомственный краевой администрации — ещё советской постройки, но более-менее модернизированный в начале нулевых — выдали именно на март, когда цены на услуги поменьше и, значит, для соцстраха поприятнее. Руднев не раз пожалел, что пожадничал и не отказался в пользу одного из своих замов. Курсовка была рассчитана на пятнадцать дней, но прошло всего пять, а он уже изнывал от безделья.
Закрутить курортный роман не получалось — пансионатные попутчицы все как одна были или далеко «за», или совсем не в его вкусе: если не бесформенные одышливые тетёхи, то тонкие, как ножки циркуля, недомодели, с презрением ко всему миру в студёных, водянистых глазах.
Репертуар местного кинотеатра был отсмотрен в первые три дня, в Городском театре вместо спектаклей демонстрировали выставку пальто и шуб экономкласса, а пешеходные маршруты ограничивались изгибами набережной — живописными, но приедающимися. Оставалось топтать исхоженные тропы, любуясь разновидностями морского прибоя под аккомпанемент птичьего гвалта.
Под ногами похрустывали выброшенные вчерашним штормом ракушки вперемешку с деревяшками, пластиковыми бутылками и другим мелким мусором, который равнодушно облизывала набегающая пена.
Золотой крестик на толстой перекрученной цепочке настолько органично вписался в nature mort, что Михаил ни за что бы его не заметил и прошёл мимо, однако спрятавшийся в клубке водорослей благородный металл выдало отразившееся в нём солнце, пробившееся сквозь пробрешину в низких облаках.
Руднев наклонился, извлёк находку из песка и отряхнул. На всякий случай осмотрелся. Никому до него дела не было: семья с ребёнком лет шести кидала хлеб лебедям и уткам-лысухам, пережидающим зиму в тёплых краях, а пара старушек увлечённо обсуждала вечерний выпуск новостей, в котором добрый премьер обещал поднять им пенсию на полтора процента. Михаил улыбнулся сам себе, положил цепочку в карман и отправился в номер, едва не пританцовывая.
