Страх перед бандитами-нумизматами растворился в дождевых струях вместе с желанием продолжать гонку. Руднева охватил бы озноб, но пышущий изнутри жар накопил такую яростную мощь, что крупные капли, падая на плоть, с фырчанием и шипением испарялись. Где-то между кишками и позвоночным столбом заработала плавильная машина, переиначивающая ткани тела в нечто непостижимое, обжигающее, ртутью перетекающее по кровеносной системе, жадное, жаркое и жестокое.
Михаил рванул рубаху — по тротуарной плитке весело забегали наперегонки пуговицы — и закричал. Бурлящие потоки лавы не умещались внутри, огонь дышал зноем из пищевода, испепеляя язык и круша зубы. На обтянувшей кости почерневшей коже на груди Руднева отчётливо проступили здоровенный, размером с человеческую голову профиль Ульянова-Ленина, серп с молотом и надпись: «один рубль».
Голова коммунистического вождя вместе с буквами и рабоче-колхозными инструментами выпучивалась и выпячивалась, сначала лучась холодным белым светом, а затем стремительно темнея, словно застывая…
Очкарик был совсем близко, но бег сбился: он остановился и наблюдал рудневские метаморфозы выпученными зенками, не представляя, что делать с этим шипящим, шкворчащим и орущим существом, окутанным облаками пара.
Зато это знал Михаил.
С неимоверным трудом развернув многократно отяжелевшее, почти утратившее способность двигаться тело на девяносто градусов, превозмогая разрушающую мозг дурноту и напрягая отказывающиеся подчиняться мускулы, управляющие костями со скрипом и скрежетом, которые живой организм не мог издавать в принципе, Руднев бросился к обрыву высокого берега, сшиб секцию тронутого коррозией ограждения и из последних сил прыгнул — насколько мог дальше.
Полёт был недолгим, но и этих секунд хватило, чтобы преобразование завершилось и на скользкие валуны упал уже не человек. Нечто некрасивое, угловатое, увесистое, преодолев тридцатиметровую высоту, от сильнейшего удара треснуло и рассыпалось на сотни одинаковых юбилейных рублёвых монет с Лениным на реверсе и советским гербом на аверсе. Они с весёлым звоном брызнули по сторонам, скача и подпрыгивая, рикошетя и радуясь свободе, до полусмерти напугав ватагу спорящих из-за надорванного мусорного пакета чаек.
А шторм продолжал бушевать, атакуя берег перемешанными с ливнем пенными волнами, которые азартно перекатывали гальку и жадно уволакивали в морские глубины всё, что плохо лежит.
До утра на мокрых камнях не осталось ни одной монеты.
