В 00.04, шокировав очаровашку на ресепшене мертвенно-бледной и потной физиономией, а также неуставным видом — из одежды на постояльце были лишь пижамные штаны и майка с желтовато-золотым принтом изогнувшегося буквой S символа доллара (ещё один приманивающий деньги фактор!), Михаил вывалился в промозглую ночь, включил фонарик на смартфоне и пополз по тротуару, клацая зубами и невнятно матерясь.
От позора и вызова полиции спасала девственная пустота ночной мартовской Анапы: ни машин, ни прохожих. Тишь да гладь. Жаль, не благодать…
Михаила колотило от холода, алкогольной интоксикации, но — больше всего! — от терзающего голову, которую спешно покидали запуганные мавзолейным узником винные пары, осознания того, что он самолично, без нажима и постороннего вмешательства, под влиянием дебильнейшего ночного кошмара взял да и выбросил главный в жизни джекпот, заветный билет в Эльдорадо, шанс побыть царём Мидасом без алхимических последствий для организма.
И он, подвывая от отчаяния, искал и ползал, ползал и искал.
В 00.42, когда штаны на коленях превратились в лохмотья, пропитавшиеся кровью из стёсанной кожи, луч фонарика выхватил слившийся с серой тротуарной плиткой реверс сверхрубля. «А-а-а! А-а-а! — заорал Михаил, не найдя более адекватного выражения своим чувствам. И подытожил: — А-а-а!»
Он победоносно прошествовал мимо девушки, которая за четыре года работы в пансионате навидалась всякого, но с таким инцидентом сталкивалась впервые, вернулся в номер, долго и с наслаждением стоял под горячим душем, не отводя глаз от водружённой на мыльницу монеты.
Терять её из вида Руднев более не собирался.
* * *
— Сверхрубль! — полыхнула первая мысль после пробуждения. Внезапная, как аварийное отключение света. — Сверхрубль!
И тут же, после взрыва, срыва, почти паники — успокоение: монета лежала на журнальном столике, и радостный Ильич протягивал руку в приветственном жесте, будто желая владельцу доброго утра.
Вопреки опасениям, голова болела не критично — лишь в мягкой сердцевине мозга вяло копошилось когтистое насекомое. Да ещё саднили разодранные колени. Ничего, терпеть можно.
В 9.55 Михаил покинул пансионат, кормёжка которого внезапно стала его раздражать, и отправился искать более-менее приличный ресторанчик. Как назло, межсезонный курорт благополучно дремал, и все заведения с вывесками, от дизайна которых не страдало чувство прекрасного, открывались после полудня, а то и ближе к вечеру. Пришлось довольствоваться пиццерией.
