— Кто там?
— Кто-кто, мил человек? Я!
Голос был мужской, восхищённо-оптимистичный, не юный. Подвоха он, на первый взгляд, не таил.
— Не понял… Кто я?
— Ульянов я! Владимиʼг Ильич! Пʼгишёл забʼгать свою ʼгеликвию. Отʼгывайте немедленно именем ʼгеволюции!
Михаил окончательно утвердился во мнении, что крафт был лишним, и решил игнорировать буйного гостя, сочтя его алкогольным фантомом. Тот, однако, не угомонился — вновь саданул по дереву увесисто, будто тараном.
— Отʼгывайте, ʼГуднев, говоʼгю! Вʼгемя, батенька, деньги! А я тоʼгоплюсь! И пʼгемного!
— Не открою, — мрачно изрёк Михаил. — Хоть обдолбись там, коммунист хренов.
— Эй-эй-эй! За такие слова и схлопотать можно! По кумполу! — гость обрушил очередную серию крепчающих раз от раза ударов. — Могу и ногой наподдать! — И Ленин действительно лупанул с невероятной силищей и сделал это, как и обещал, ногой. Да так, что казённая обитель мигом сдала позиции — дверь слетела с петель.
От грохота Руднев отпрянул. Напротив него в облаке пыли стоял Владимир Ильич Ульянов собственной персоной — будто с картинки «Букваря» из Мишиного детства: невысокий, с плешью на всю голову и бородкой клинышком, с озорными искорками в прищуренных глазах. В одной руке вождь мирового пролетариата, одетый в строгий серый костюм с алым галстуком и стильную жилетку оттенка крокодиловой кожи, сжимал серп, в другой — молот.
— Что ж вы, батенька, по-добʼгому не захотели? Получите в ответ наше пʼголетаʼгское «фи». И подаʼгочек впʼгидачу!
Ленин раскинул руки а-ля Брюс Ли и с оглушительным воплем «кия!» совершил несколько супербыстрых движений опасными инструментами, со свистом рассекая воздух и наступая на Михаила с напором «броневичка». Руднев понял: спасения нет, хотел рухнуть на колени и слёзно молить о пощаде, но молоток опередил его намерения, с омерзительным хрустом впечатавшись в висок. В голове потемнело, однако до нырка в абсолютную мглу финансист увидел, как сверкающий полумесяцем в лучах люстры серп несётся куда-то вниз и вбок, метя в самое интимное, истошно заорал и… проснулся в ледяном поту. На электронных часах мерцало: 00.00.
* * *
«Обнуление. Обдупление. Офигение», — подумал он словами на букву «о» — круглую, монетоподобную. Передёрнулся от ужаса, захлестнувшего всесокрушающим цунами, и с криком: «Да подавись ты своим сверхрублём, урод лысый!» — схватил артефакт и с трёх метров эффектно вышвырнул его в форточку, продемонстрировав снайперский талант, которым отродясь не отличался.
