Позже до матери-настоятельницы дошли слухи, что тот египтянин, добравшись до Александрии, пошел в хранители библиотеки халифа. Он прослужил в этом качестве почти тридцать лет – срок более, чем почтенный, если учесть, что к моменту отъезда из Маалюли ученому было не меньше семидесяти. Позже библиотека халифа перешла во владение Ибрагима-паши, деда нынешнего египетского хедива, Тауфик-паши. Где и пребывали в забвении вместе с прочими редкостями…
Немец мелко заперхал, сгрёб со стола свой стакан и надолго приник к нему – в отличие от стакана Берты, в этом было разведённое водой кислое красное вино из местных виноградников. Похоже, подумал Виктор, старик отвык произносить длинные речи. Неудивительно – слушатель из МакГрегора никакой, ему только дай волю самому поораторствовать….
Стакан стукнулся о столешницу – профессор, наконец, закончил утолять жажду.
– Когда я заинтересовался манускриптом и ковчежцем то обнаружил, что кроме них египтянин оставил ещё и письмо. Если вкратце, то суть его сводилась к следующему: автор сумел разобрать письмена, оставленные древними, мудрыми обитателями нашего мира еще до Всемирного Потопа – разобрал, прочёл, а прочтя, ужаснулся. После чего потратил долгие годы, изыскивая способ исчислить меру Добра и Зла, которые способны принести в подлунный мир знания, изложенные на металлических листах. И потерпев неудачу, уничтожил плоды своих незавершённых трудов, а вместе с ними и некий "ключ", позволивший прочесть данный текст, поскольку ничего общего с известными языками тот не имеет, и скудный человеческий разум бессилен проникнуть его тайну.
Бурхардт сделал паузу.
– Я едва не помешался, пытаясь проникнуть в тайну этого "ключа", но все мои усилия оказались напрасны. И тут стоит вернуться к свитку, оставленному в Маалюле. Его, разумеется, прочли – египтянин писал на классическом коптском языке, так что проблем с переводом и пониманием не возникло. Смысл прочитанного остался для монахинь тёмен, однако, они аккуратнейшее сохранили свиток в собрании монастырских рукописей – так он и лежал том, пока в документу не проявил интерес некий итальянский путешественник, случайно оказавшийся в монастыре.
Согласно строгим монастырским правилам, доступ к документам мог получить любой желающий, но снимать копии, как и делать любые записи, было категорически запрещено. Итальянец, ознакомившись с манускриптом, тоже отправился в Александрию, видимо, намереваясь продолжить расследование. Лучше бы он этого не делал…
