Мартовские колокола - Борис Борисович Батыршин

Осенний день был чудесен. Нежаркое сентябрьское солнышко щадило затянутых в сукно и толстую кожу людей; короткий, теплый еще дождик прибил пыль, поднятую лошадиными копытами. Воздух над полями и невысоким, увенчанным сосновым бором откосом был прозрачен, как наилучший хрусталь, а потому издали можно было различить и шитьё на офицерских мундирах, и императорские вензели на ташках гусар, и латунные кокарды киверов. Правда, время от времени ряды войск затягивала сплошная ватная пелена порохового дыма; а уж когда стреляли двухфунтовки, стоящие у самого моста, то дымные столбы вылетали из их жерл на много метров вперед, закрывая от наблюдателей всё: и сдвоенные ряды парижских волонтёров в нарочитых обносках и «революционных» треуголках, и разворачивающихся на фоне горящих изб кирасиров, и серых с красным гусар Третьего полка, стоявших где–то на дальнем от ручья фланге, возле редких кустов тальника.

— A gаuche convetion mаrche![1]

Неровная линия кавалеристов в серых с красными шнурами ментиках принялась разворачиваться влево. Крайний, высокий худощавый, — единственный, чей мундир был украшен серебряным шитьем, — обернулся, привстав на стременах. От стоящей вдали группы всадников скакал адъютант в роскошном белом кольбаке[2] и голубом ментике, отороченном белым же мехом. На скаку он махал рукой в сторону русских позиций и неразборчиво кричал.

Всадник в серебряном шитье — видимо офицер, командир небольшого отряда, — поморщился и повернулся к гусарам:

— Serrez vous rаnge! Prepаre pour chаrge![3]

По серой с красным шеренге прошло шевеление. Верховые принимали влево, сокращая интервалы между всадниками; малое время спустя они уже стояли колено к колену, выжидающе поглядывая на офицера. Лишь один, правофланговый, боролся с заигравшей некстати кобылой — там мотала головой и дергала повод. Всадник шипел и нехорошо ругался.

— Sаbre а mаine! Portez vous аrme ![4]

Залязгало; высверками вылетели из ножен и легли на плечи клинки. Одна–две лошади испуганно дёрнулись, но остались в строю. Адъютант подлетел к офицеру и, наклонившись, принялся что–то говорить; в стороне как раз бабахнула двухфунтовка и лошадь адъютанта, присев на зады, резко отпрянула от источника звука — тот еле удержался в седле. Гусарский офицер кивнул, опустил руку с саблей к стремени и слегка приподнялся в седле:

— Au trot mаrche![5]

Шеренга двинулась. Гусары по–прежнему держали сабли у плеча. Впрочем, кое–кто взял клинок перед собой, наискось конской гривы, что, похоже, было против правил — офицер недовольно покосился на нарушителей, но замечания не сделал. Кони шли ровно, всадники держались колено к колену; лишь игривая рыжая правофлангового мотала головой, норовя вырваться из строя вперед.