Шубин давно взял себе за правило в подобных случаях прекращать всякие объяснения, если обстоятельства позволяли. Дело касалось не школьника, дело касалось взрослого человека, вполне отдающего себе отчет в том, что он говорит. И что делает.
Через десять минут Шубин вызвал Горохова к себе и сказал, не вдаваясь в подробности:
— Хватит, Горохов. Мне все известно, и не будем водить друг друга за нос. Есть у меня одна слабость — я терпеть не могу наглого вранья. Легко и достоверно врущий человек способен на любую подлость, в этом я глубоко убежден. Вы продемонстрировали в своем вранье завидную выдержку и доказали этим, что вранье — ваша вторая натура. Идите к третьему штурману. Я уже распорядился, чтобы вам произвели расчет.
Горохов попытался было сразу броситься в страшные клятвы, но капитанское лицо выражало такую решительность и твердость, что Горохов сразу же потерял надежду разжалобить Шубина. Тогда Горохов кинулся вниз, к ребятам, к помполиту, к Павлову. Он просил, он умолял, он приводил доводы и объяснял положение.
Положение было незавидное.
Его товарищи по работе и плаванию слушали это словоизвержение и прятали глаза. Всегда как-то неловко отказывать товарищу в доверии. А доверять Горохову и тем более — поручиться за него на «Ладожце» вряд ли кто смог бы…
Неожиданно для всех, и для Горохова в том числе, первое слово сказал Павлов. «Товарищи, — сказал Павлов, — я вас прошу за него. И я, и многие другие тоже виноваты, что он такая дрянь…»
Во всякой судовой команде есть два-три авторитетных человека, мнение которых уважается всем коллективом. В команде «Ладожца» Павлов был таким человеком.
Его просьба оказалась решающей.
В каюту к Шубину постучались и осторожно вошли шесть матросов, предсудком и комсорг. Горохов притаился в коридоре.
— Какая-нибудь комиссия? — спросил Шубин.
— Да нет, Вячеслав Семенович, — выступая вперед, сказал предсудком. — Просьба у нас, к вам лично…
— Просьба? гм… существенная, видимо, просьба, если в дело пущен количественный фактор. Слушаю.
Предсудком переступил с ноги на ногу, вздохнул и посмотрел на капитана. Так же, молча, смотрели на Шубина еще семь пар глаз, и в каждом взгляде светилась искра благородного душевного волнения.
И в секундную эту паузу капитан почувствовал, с какой верой, уважением и надеждой смотрят на него люди. И — честное слово! — одна эта секунда стоила того, чтобы недосыпать, чтобы отдавать всего себя этим людям, чтобы быть капитаном такого экипажа…
