И кто знает, что она больше любит — вкус плодов или сам процесс их выращивания. Вот ведь как спешит сегодня, в жизни так никуда не спешила, уже и оделась во все праздничное, а все равно задержалась, чтобы полить бобы. С лейкой и ведром пошла вдоль плетня. Там вырвала сорняк, там стебелек направила куда следует. Покончив с этим делом, бабичка вернулась к калитке. Хозяйским глазом окинула двор. Все ли на месте, все ли в порядке? Кажется, все как надо. Куры квохчут, выискивают каких-то букашек. Кошка сидит на крыльце, дорогу хозяйке намывает. Ручеек возле дома журчит.
Грустно стало на душе. Всего этого она может больше и не увидеть. Ведь не в костел идет, не на богомолье, хотя и нарядилась как в христов день. Предстоит бабичке Мирославе такое дело, какое даже не приснилось ни ее матери, ни бабушке, ни прабабушке. Правда, попросил ее об этом всего лишь старик Франтишек. Но она-то знает, что придумал такое он не сам, что стоят за ним люди, которые день и ночь пекутся не о себе, а обо всем народе — о Словакии.
Закрыв калитку и перекрестившись на собственный дом, ушла бабичка Мирослава.
А вечером она уже сидела на мягком диване, обшитом изумрудно-зеленым плюшем, в просторной светлой квартире майора Станека, заместителя начальника гарнизона Банска-Бистрицы.
Говорила бабичка с таким большим паном первый раз в жизни. И чтобы не стушеваться, сначала постаралась напомнить ему о самом дорогом, а уж потом сказать все.
— У вас давно нет матери, пан велитель. Это я знаю. Так выслушайте меня, как матерь: спокойно и покорно.
Майор, развалясь в кресле, курил немецкую сигарету и поглядывал на портрет Гитлера, стоявший на письменном столе. Очень не понравилось майору, что эта старуха сумела обмануть часового и пробраться к нему в дом. Но так как она сразу предупредила, что сообщит что-то очень важное, он решил выслушать ее, хотя в гарнизоне его ждали неотложные дела. Не по душе пришлось ему и начало речи старухи, требовавшей покорности.
Однако Станек был выдержанным и никогда не перебивал говорящего, тем более женщину. К тому же он слыл человеком здравомыслящим и понимал, что живет в такое время, когда надо вести себя очень тактично, если хочешь сохранить голову на плечах.
— Только предупреждаю, пан велитель, пугать меня бесполезно. Я прожила уже семьдесят лет, умереть готова хоть сегодня. Так что пугать меня не пытайтесь.
«О чем это она?» — подумал Станек и, раздавив дымящуюся сигарету в пасти хрустального льва, уставился на морщинистое лицо старухи, казавшееся наполовину меньше обычных лиц, вероятно от того, что оно так высохло.
