В один из дней Зотов принес и дал почитать Денису книжку «Искусство токаря», которой, как он предупредил Дениса, цена что золоту и другой такой в городе нет. В следующий раз принес еще книжку со многими схемами, чертежами об устройстве токарных станков, и в том числе карусельных. Потом еще: «Чертежное дело»… Денис каждый раз благодарил Зотова, обещал беречь книги пуще глаза, а вечерами до ночи зачитывался ими, забывал еду и сон, все больше удивляя Зотова своей жаждой знаний и способностью быстро схватывать главное в токарной науке.
Иногда Денис вставал в тупик: почему в книге советуется не так, как делает Зотов? Случилось это и со скоростью обработки. В «Искусстве токаря» говорилось об одних режимах резания, глубине стружки и подаче резца за оборот изделия, о том, что превышение их грозит поломкой резцов или преждевременным износом, а Зотов берет режимы в два, в три раза большими, а резцы не ломаются, де тупятся.
Денис долго не решался спросить мастера — Зотов не любил излишнего любопытства, — но однажды, воспользовавшись его особенно добродушным настроением, не удержался:
— Дядя Федя, а почему у вас режимы другие? «Искусство токаря» другие велит…
— Чудно, — улыбнулся себе в усы Зотов. — Велеть — одно, делать — стало быть, другое.
— Значит, эта книга старая?
— Может, и старая, а иной нет. Другие-то по какой точат, по старой или по новой какой?
— По этой. Еще и меньше берут, а все равно резцы не стоят…
— Видишь? Значит, не старая моя книга. А я ее новей, верно? — И даже потешно подмигнул глазом.
Денис не решился больше донимать токаря и уже занялся было своим делом, но Зотов сам подозвал его. Выбил о деталь трубку, протер, сунул ее в карман и, подняв на лоб колеса очков, плутовато уставился на Дениса.
— Вот послушай-ка. Ловил я, помню, лет тридцать тому, а то и поболе — леща. Ну, обычная штука: леска, крючок, червяк красный, который лещ любит. Чудно! Но, надо сказать, худо ловилось. Так, мелочь шла: шерманы да густерки. Может, низовик мешал, может, еще какая причина, а худо. И встал рядком со мной на лодчонке такой же вот, как я, старый хрен. «Как, говорит, идет рыбка?» — «Худо, говорю. Совсем клева нету». А тот смешком этак: «Ах она, пакостница! А ну-кось мы ее растревожим…» Чудно! И только его крючок на дно — хвать рыбину! И пошел таскать. Покуда я одну — он десять. Да не шермачей и густерок, а подлещиков да лещей! Ясное дело, думаю, в кон попал человек. Лещ — он ямку любит, а я, стало быть, промахнулся. Чудно! Заело тут меня. «Дай, говорю, дедуся, рядышком с тобой стану, чего ж я без рыбы домой?» А тот опять смешком: «Изволь полови. Ты на мое, а я на твое место стану: там, я чай, и мне рыбка осталась». Поменялись мы местами. Кидаю, кидаю я крючки, а клеву опять нет. А дед на моем месте еще пуще прежнего потаскивает. Да каких лещей, язви его в душу! Глядит он, у меня не ловится, и кричит: «Давай, милок, помогу пымать. Кидай ко мне свой крючок, я своим червем твою рыбину растревожу». Ясное дело, бросил я ему крючок. А он насадил на него червя — и швырь в воду. Чудно! И только крючок на дно, как леску мою — дерг-дерг! Тащу — и глазам не верю: лещ фунтов этак на восемь! Еле в садок спустил — чистый лапоть. Насаживаю своего червя — опять нету клева. Вот штука! А дед мне: «Ну как?» — «Нету, говорю, лова». — «Ай, ай, скалится, плохо дело. Стало быть, рыбка тебя не любит, не сладко потчуешь ее. А ты посласти ее, поживку-то, подразни рыбку». Меня ажно в жар бросило: «Чем же ее посластить, дедушка?» — «А это, говорит, рыбу спроси, она скажет. А не скажет — и я тебе не скажу, а то ты шибче меня станешь таскать, а меня завидки брать станут». И садок вытащил. Почитай, полон садок-то! Так весь на солнце золотом да серебром и играет! Чудно! У меня опосля того лова месяц голова пухла: какую такую приманку знал дед, на которую рыба, что кошка на валерьянку, кидается? Уж чего ни пробовал, чего в аптеках ни покупал да дома ни кашеварил — ан нет. — Зотов помолчал и, опять хитровато уставясь на Дениса, тихо спросил: — А может, и меня резец любит, как думаешь, а? Чудно!
