В синем вечере ясно видится сотнику, как громадной каруселью кружится немая степь, как, подобно птицам, взлетают огни деревень на ее темный круг, карабкаются, мелькают, но, не удержавшись, обрываются вниз, чтобы сгинуть навсегда. Так закружилась каруселью большая человеческая жизнь, обновляя круг свой, — а на краю борются люди. Кто сорвется вниз, кто удержится? Кто прав в этом великом споре? Назаровы? Большевики?.. Тщетно пытается Быльников решить этот сложный для себя вопрос, но не находит ответа. Ясно одно: к старой России возврата нет. Быльников кусает губы, папиросу. Зажженная спичка на миг освещает спины людей. С опущенными на грудь головами всадники кажутся мертвыми.
Проходит ночь, угасают звезды, снова наступает утро. Поднимается солнце, но нет в нем уж той яркости, какая бывает в первую пору лета.
День выдался знойный. Части корпуса вступали в станицу Добринскую шагом. Ровный стук копыт каменным градом сыпался по улицам. Душная пыль застлала станицу и густым покровом повисла над войском. Изнуренные переходом казаки оглядывали дома, торопливо пробегавших женщин, ребятишек, зевали, дымили табаком. Грязные ручьи пота стекали по щекам, за шею, разъедали глаза. Казаки вытирали раскрасневшиеся лица фуражками, рукавами, а через несколько минут соленый пот снова лез в рот, щекотал шею. Некоторые соскакивали с лошадей, оправляли седла, не преминув воспользоваться случаем попросить кружку воды, и, не допив ее, к зависти одних и к удовольствию других, вдруг выплескивали остатки в личико какой-нибудь смуглянке, затем лихо вскакивали на коня и догоняли своих.
Конники, неожиданно хлынувшие таким потоком, вначале неприятно озаботили станицу… Но убедившись вскоре, что казаки проходят мимо, население успокоилось. Жители, словно в благодарность за это, услужливо уступали ведра и даже не считали за труд лишний раз сходить к колодцу.
Назаров ехал в первой сотне 49-го полка, немного усталый, с поседевшими от пыли бровями и ресницами. Хотелось пить, рот пересох. Вспоминая вчерашний разговор с Быльниковым, он силился понять, чего ищет, чем тяготится сотник. Ведь все то, что ясно Назарову, не может быть неясным сотнику. Ломая в догадках голову, Назаров подозвал ехавшего впереди казака.
— Шарапов, ты кто?
Казак смутился от неожиданного вопроса и, заикаясь, ответил:
— Урядник, господин хорунжий.
— Так. Ну, а куда ты едешь, урядник?
— В поход. Дон защищать от большевиков, господин хорунжий.
