Боевой девятнадцатый - Михаил Яковлевич Булавин

Глухая зимняя ночь. Заснеженная степь. Поезд, составленный из теплушек и нескольких вагонов четвертого класса, движется медленно, словно в каком-то тяжелом раздумье. Он часто задерживается среди степи у сонных полустанков, у незажженных семафоров.

На полке одного из отделений четвертого класса, закутавши спину и голову в короткую австрийскую шинель, лицом вниз лежит солдат Устин Хрущев. Когда останавливается поезд, он приподнимает шинель, дышит на обмерзшее окно… Но, кроме сплошной серой пелены, за окном ничего не видно. Слышно всхрапывание спящих и тоскливое завывание ветра в вентиляторах.

Вперив в окно бездумный взор, Устин лежит в полузабытьи, пока не вздрогнет вагон. И снова монотонное и унылое пение промерзших железных колес…

Устин зябко передергивает плечами и спускается на пол. Торопливо надевает шинель, роется в карманах и, тщательно выбирая из них махорку, смешавшуюся с крошками хлеба, бережно пересыпает ее с ладони на ладонь. Он перекидывает через плечо котомку и покачиваясь бредет в конец вагона, к печке. Печка давно остыла. Он тщетно дует на холодный пепел, пытаясь закурить цыгарку.

В пустынном белом поле глухо и одиноко прозвучал гудок. Сейчас будет разъезд, от него идет дорога на родную Рогачевку. Устин быстро выходит на площадку вагона, нащупывает ногами нижнюю ступеньку и, отвалившись назад всем телом, прыгает в снег. Он долго смотрит вслед удаляющемуся красному огоньку поезда.

Тихо. Морозно. Легкий ветер теребит ветхую шинелишку Устина. Усталым взором солдат обводит снежные просторы родной земли, и волнение охватывает его. Какой далекой кажется августовская пора того лета, когда мимо вот этих мест, мимо родной деревни в каком-то бешеном стремлении мчались воинские эшелоны.

Вагоны… вагоны… вагоны… Тысячи неизменных трафаретов: «40 человек, 8 лошадей». Беспрерывный поток составов уносился к границе. На Запад!

Полесье, Пинские болота, Карпаты… Люди, лошади, пушки, повозки, горы сена, хлеб и снаряды… И нет ничего… Эшелонам никогда не вернуться обратно.

Впервые так живо пронеслись перед Устином видения прошлого, вызывая волнение и грусть. В губах мокла и обмерзала незажженная цыгарка. Он выплюнул ее, вышел на дорогу и не торопясь двинулся в деревню. Что там сейчас? Как встретит его мать, да и жива ли она, старушка? Где друзья, кто вернулся домой?

Он стал думать о деревне. Она представлялась ему такой, какой была в те незабываемые дни, когда он покидал ее.