В этой жестокой схватке ранили Зиновея. Устин вынес его и укрыл в лощине, а потом всю ночь брел, поддерживая ослабевшего друга. К утру они добрались до села. Там Зиновею промыли рану и крепко перевязали рушником. Крестьяне накормили красноармейцев, усадили на телегу и повезли от села к селу на Воронеж. Дорогой Зиновей впал в забытье, стонал и просил Устина:
— Ты не дюже шибко… колет в грудях…
Устин старался ехать осторожно. Он посматривал на друга, хмурился. За несколько часов глаза у Зиновея ввалились, скулы выступили резче, лицо посерело и вытянулось. Он жадно ловил ртом воздух. Устин лоскутом, оторванным от рубахи, вытирал пот с лица товарища и успокаивал:
— Потерпи, осталось немного. Скоро доедем. Вот уж и город виден. А там тебе враз перевязку сделают, сестрица лекарство даст, дунет, плюнет — оно все и пройдет.
Вечером Устин сдал Зиновея в госпиталь и отправился в штаб укрепленного района.
В этот же день рота Паршина присоединилась к регулярным частям и вечером вступила в Воронеж.
Застава. Плехановская улица с одноэтажными серыми и белыми домиками. Она пряма, как стрелка. В конце ее высится громадина монастыря с тонким шпилем колокольни. По улице маршируют красноармейцы и вооруженные отряды рабочих. На окраинах города граждане роют окопы. На домах висят не просохшие от клея приказы штаба укрепленного района о том, что город Воронеж объявляется на осадном положении.
Здесь было так же шумно, тесно и тревожно, как и в других прифронтовых городах. Но иное чувство охватило Паршина, когда, пробравшись сквозь толпу к угловому дому, он прочитал воззвание.
«К оружию! К оружию!.. Помните, только ощетинившись стальными штыками, только вооружившись до зубов, только поставив под ружье всех и связав себя революционной дисциплиной, мы прогоним врага».
Это — тревога. Но она не вызывала у населения того панического настроения и бестолковой суетливости, как это было в Тамбове. На лицах людей Паршин видел выражение деловой, озабоченности и решимости.
Он не шел, а бежал, стремясь скорей попасть к коменданту укрепленного района и получить новое назначение.
В дверях штаба он лицом к лицу столкнулся с Устином и, ахнув, вцепился ему в плечи.
— Ты откуда!? Дери меня за волосы, — подставлял он голову, — чтобы я поверил, что это ты.
Устин до слез смеялся от радости, обнимая командира.
— Товарищ командир, живой я, ей-право. Это я.
— А Зиновей Блинов? Где об? Что с ним? Живой, убит?
— Ранен, товарищ командир.
