— В меня не надо стрелять!..
Офицер еще ниже склонился над ней, и зажег вторую спичку.
— Почему вы думаете, что я в вас буду стрелять?.. Откуда вы это взяли?.. Кто вас обидел? — Он всматривается в женщину с белокурой головой и отшатывается. — Вы!.. Вы!.. — задыхается он. — Вы можете подняться?.. Нет?.. Тогда возьмите меня за шею.
Смутно вспоминает Надя голос этого человека, вспоминает, как днем он приказывал доставить ее в штаб и не трогать. Доверчиво кладет она ему руку на шею, касаясь колючего подбородка. Офицер одной рукой перехватывает ее талию, другой берет под колени и выносит на улицу. Надя слышит, как у него часто бьется сердце. Он останавливается, чтобы перевести дух, и снова идет широким шагом вдоль домов.
На углу одной из улиц он останавливается около дома с большими, светлыми окнами.
— Здесь… Если можете, нажмите вот эту кнопку и держите, а то я боюсь уронить вас.
Через несколько секунд он внес Надю в госпиталь и, положив на диван, потребовал врача.
Худощавый, седой, с маленькой бородкой доктор, прищурившись, спросил:
— Чем могу служить?
— Окажите срочную помощь…
— Что с ней?.. — доктор подошел к дивану и оторопел. — В операционную! — тихо приказал он сестре и, высоко подняв голову, глянул на Быльникова строгим, осуждающим взглядом.
Затем он медленно подошел к столу и устало спросил:
— Как разрешите записать доставившего больную?
— Это обязательно?
— Простите! У нас такой порядок, — не глядя на Быльникова, официально сказал доктор.
— Сотник Быльников.
Доктор, попрежнему не глядя на офицера, резко сказал:
— Можете идти.
Быльников молча повиновался. Он вышел, глянул на посеревшее небо и удивился. На смену ночи, хотя и робко, но уже шел рассвет. Посмотрев на угол госпиталя с освещенными окнами, прочитал название улицы и снова пошел бродить.
Все чаще и чаще он сталкивался со случаями дикой расправы над простыми мирными людьми, которых арестовывали только за сочувствие советской власти, затем пытали и расстреливали.
Это было противно его разуму, пониманию, И потому, что он не мог ничего изменить в этом хаосе и произволе и должен был выполнять то, что противно его чувству и разуму, он возмущался. В нем поднимался протест, и он сдерживал себя, чтобы не крикнуть: «Остановитесь! Что вы делаете?!»
Выйдя на главную улицу, он увидел, как к большому дому подкатил бронеавтомобиль. Пулеметы были повернуты в стороны. Вышедший из автомобиля офицер остановился и заложил руки назад…
Он был пьян и, раскачиваясь на длинных ногах в широких галифе и желтых крагах, улыбался и поджидал Быльникова.
