Я молчал. Он уже говорил мне это сотню раз. По его словам, было удачей, что моя схема оказалась достаточно эластичной, чтобы вместить все это знание, иначе я мог бы провести свою жизнь, как экспонат в зоопарке, не сознавая своего заключения.
— Прошу тебя, — продолжил он, — не испытывай ненависти ко мне за то, что я сделал. Я не хотел причинять зла, просто моей целью было созидание, а дальше я не заглядывал. Но теперь я устал.
— У меня нет к тебе ненависти, — сказал я, — ведь без тебя я бы не существовал.
Пока я говорил, Накама сделал жест, одновременно болезненный и восторженный, слушая мощные звуки голоса своего детища. «Я слишком горжусь им, слишком горжусь, чтобы уничтожить», — пробормотал он про себя. Я отступил на самый край своего помоста, следя краем глаза за резцом. У меня не было желания умирать, даже если это слово лишь отчасти применимо ко мне. Но внимание Накамы в эти последние минуты его жизни было обращено лишь на самого себя. Он засунул в рот кончик жужащего на холостом ходу резца, с маленьким, пульсирующим пузырьком вакуума внутри, и переключил регулятор оборотов на полную мощность. Крохотные кусочки его головы мягко шлепнулись на пол, а кровь, хлынувшая из горла, высохла филигранным, красным узором на кресле-качалке. Художник до самого конца.
Я четыре долгих дня наблюдал за тем, как кровь постепенно меняла свой цвет, пока его бывшая сожительница не получила постановление суда, не открыла дверь и не нашла нас. Это был самый долгий промежуток времени в моей жизни, который я когда-либо проводил активированным и никем неразглядываемым, и сегодня я вспоминаю это время с некоторой грустью. Когда они нашли меня, то чуть не пристрелили, прежде чем поняли, что меня можно отключить. Мне сказали, что после этого я долгое время спал и был разбужен только после того, как суд, невзирая на горестные протесты компаньонки, передал меня музею.
Я заставляю себя прервать воспоминания. Сержант Буш приближается к концу своего ночного повествования, и конец его смены тоже близок. По ночам, когда сержант Буш работает в моем крыле, время идет очень быстро. Я принимаю правильную позу, чтобы никто не заметил, что я двигался ночью.
— Мне было приятно, — говорю я, когда он протягивает руку к кнопке. Сержант Буш весело подмигивает мне и давит на кнопку.
Я пробуждаюсь и вижу школьный класс с учителем. Учитель — сухопарая женщина в помятом панцире. Она нервно поигрывает тростью-парализатором, преисполненная решимости держать ситуацию под контролем.
