Пятнадцать минут спустя я уже стучалась в дверь Нориного дома. Агнес ушла её позвать, и вскоре моя подруга, прыгая через две ступеньки, уже слетала вниз по лестнице.
— Новая шляпа? — первым делом поинтересовалась она.
— Прошлогодняя, я только что помогла маме её перешить, — ответила я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не подслушает: Агнес уже вернулась на кухню, но рядом могла быть миссис Кентуэлл, а рисковать я не хотела, поэтому прошептала: — У меня новости. Очень важные новости о… сама знаешь о чём. Пойдём к тебе.
Нора и сама, казалось, была совершенно в том же состоянии, в каком с утра находилась я.
— Нас кто-нибудь видел? — спросила она, когда мы поднялись в комнату.
— Нет. Всё гораздо серьёзнее, — и я рассказала ей о том, что узнала, и о том, как волновалась, что теперь этих дам обвинят ещё и в написании лозунгов.
— Что ж, если это случится, — храбро заявила Нора, — мы просто возьмём вину на себя.
— Конечно. Нельзя же ведь допустить, чтобы их наказали за то, что сделали мы. Хотя кое-кто, наверное, сказал бы, что нам в любом случае стоит признать вину. Я имею в виду, предполагается, что мы должны иметь мужество постоять за свои убеждения.
— Ну, насчёт этого я как-то не уверена.
— Честно говоря, я тоже, — согласилась я. — Но совершенно уверена в первой части: мы не можем допустить, чтобы их обвинили в том, чего они не делали, даже если они одобряют, когда это делаем мы. Если ты понимаешь, о чём я.
Нора кивнула, что поняла.
— И когда это будет известно? В смысле, в чём их обвиняют.
— Это должно быть в газетах. Вечером или, может, завтра.
Мы нервно переглянулись.
— Ты ведь не жалеешь, правда? — спросила я.
Норе, похоже, наконец удалось собраться с духом.
— Нет, — твёрдо сказала она. — Ни за что. Это лучшее из всего, что мы когда-либо сделали.
И, услышав это, я вдруг поняла, что Нора права. Мы ведь всю свою жизнь делали совершенно обычные вещи: ходили в школу, читали книги, играли, лазали по деревьям, заводили врагов (Грейс), подруг (Стелла), терпели надоедливых старших братьев (сама знаешь кто). Но ничто из того, что мы делали раньше, не было столь важным: важнее нас самих, важнее всех, кого мы знали. А выступать за права всех женщин (не только за то, какой мы хотим видеть свою жизнь, когда вырастем, но и за остальных женщин тоже) куда важнее, чем за наши собственные. И пусть мы всего лишь накалякали что-то на почтовом ящике, а это, по большому счёту, не слишком-то много, но, увидев этот почтовый ящик, люди узнают, что есть на свете те, для кого получение женщинами права голоса имеет очень большое значение. То, что мы сделали, было вовсе не таким смелым и серьёзным, как акция миссис Шихи-Скеффингтон и остальных. Но для нас это был огромный шаг, и я ужасно обрадовалась, что мы всё-таки его сделали. И если бы пришлось, заявила бы об этом даже в полиции.
